Капля крепкого - Лоуренс Блок

— Догадываюсь, что «да».

— «Я очень хочу быть твоим поручителем, — ответил он, — вот только не знаю, способен ли ты это вынести». Черт, дружище!.. Если вдуматься, разве был у меня выбор?

Джек стал ходить на собрания каждый день, а иногда и по два-три раза на дню. И звонил своему поручителю каждое утро и каждый вечер, и первое, что делал, вставая с постели, бухался на колени и благодарил Господа за то, что тот помог ему воздержаться от выпивки. И еще читал «Большую книгу» и «Двенадцать и двенадцать», прорабатывал все ступени вместе со своим поручителем, и, уже не впервые, дошел до девяноста дней, а потом и до шести месяцев, и девяти месяцев, и до целого года, чего никак не удавалось прежде.

Когда он подошел к Четвертой ступени, поручитель заставил его написать обо всех неправедных поступках в жизни и предупредил: если Джек что-то утаит, дальше ему не продвинуться.

— Все равно что выступать с обращением в суде, — добавил поручитель. — Сознаваться в каждом, даже малейшем проступке.

А потом они уселись рядом, и Джек стал читать вслух то, что написал. Поручитель то и дело останавливал его и просил прокомментировать то или иное высказывание, или же что-то уточнить.

— Ну и когда мы с этим покончили, — продолжал откровенничать Джек, — он спросил, каковы мои ощущения, и я… Понимаю, выразился не слишком прилично, но сказал: «Чувство такое, словно только что проглотил самый огромный в истории человечества кусок дерьма».

И вот теперь Джек не пил уже шестнадцать месяцев, и пришло время исправлять старые ошибки. На Восьмой ступени он составил список людей, которым причинил зло или обидел, стал думать, как это исправить. Но тут подошел черед Девятой ступени, а это означало, что пора действительно перейти к конкретным действиям по исправлению ошибок, а это не так-то просто.

— Но разве у меня был выбор? — Он покачал головой. — Господи! Ты только посмотри на часы. Ты выслушал всю мою историю. Только что выслушал трех выступивших на собрании, а теперь еще и меня. А я говорил дольше, чем все они, вместе взятые. Но думаю, мне это пошло на пользу — поговорить с человеком из детства и из старого района. Которого, как тебе известно, давным-давно нет. Старый район… Они все там снесли подчистую и пустили этот долбаный скоростной экспресс.

— Знаю.

— Наверное, он значил для меня нечто большее. Район, я имею в виду. Ты сколько там прожил? Года два?

— Около того.

— А я провел там все детство. Да от одной мысли, что его теперь нет, можно было спиться. «Бедный я бедный, дом, где я вырос, снесли, улиц, на которых играл в стикбол, больше нет, и ля-ля-ля, и ай-ай-ай». Но только не в доме и улицах дело. Мое детство — это целый мир событий и ощущений. И это никуда не исчезло, оно всегда со мной. И вся моя никчемная жизнь. Я должен с этим как-то жить и справляться. — Он взял счет. — Короче, вот такая история. Плачу я, а ты можешь считать этот жест началом исправления ошибок. Платой за то, что задолбал тебя своей болтовней.

Придя домой, я позвонил Джиму Фейберу, и оба мы пришли к мнению, что поручитель Джека, должно быть, настоящий садист и нацист. Но видимо, именно такой человек был ему нужен.

Перед тем как распрощаться, Джек дал мне свой номер телефона, а потому пришлось продиктовать ему мой. Я не большой любитель телефонных разговоров, и Джим — единственный человек, которому я звоню более или менее регулярно. Была одна женщина в Трайбеке, скульпторша Джен Кин, с ней я обычно проводил ночь с субботы на воскресенье и следующее утро, мы созванивались по два-три раза на неделе. Если не считать этого, звонил я по телефону крайне редко и часто попадал не туда.

Я переписал номер Джека Эллери в записную книжку и решил, что как-нибудь встречусь с ним, по чистой случайности. Или не встречусь.

Я увидел Джека Эллери через несколько месяцев на собрании анонимных алкоголиков. До этого мы с ним пару раз общались по телефону. Первый разговор состоялся вскоре после того, как я преодолел планку в девяносто дней. Тем вечером я выступал перед своей группой в подвале церкви Святого апостола Павла. Церковь эта находилась на углу Колумба и Шестнадцатой, всего в нескольких кварталах от моей гостиницы, и в «пьяные» дни я заходил туда поставить свечки за усопших и насладиться несколькими минутами тишины и покоя. Тогда мне в голову не приходило, что в подвале церкви проходят встречи анонимных алкоголиков.

И вот я сидел за столом перед собравшимися и рассказывал свою историю — постарался уложиться в двадцать минут. А потом все меня поздравляли, а затем собралась компания, и мы пошли выпить по чашечке кофе в «Пламя». А после этого я вернулся домой и позвонил Джен, и она тоже поздравила меня и напомнила, что происходит после девяноста дней. Наступает день под номером Девяносто Один.

Должно быть, на девяносто третий или девяносто четвертый день мне позвонил Джек Эллери, с поздравлениями.

— Я немного сомневался, стоит ли звонить, — признался он, — ты должен был преодолеть этот барьер, но ведь никогда не знаешь наверняка, правильно? И что бы ты почувствовал, если бы оступился, и тут вдруг звонит эта задница, поздравляет с тем, что ты продержался девяносто дней, чего на самом деле нет и не было? Я рассказал об этом моему поручителю, и тот напомнил, что я — не центр вселенной, что для меня, кстати, давно уже не новость. И что, если Господь уберегал тебя все это время от выпивки, ты тем более должен посочувствовать парню на том конце телефонной линии.

Через неделю или около того он позвонил снова, но это было воскресенье, и я еще с субботы находился в студии у Джен на Лиспенард-стрит. На следующее утро мы с ней пошли пить кофе в Сохо, в ее любимую забегаловку. Потом отправились на поздний завтрак, прогулялись по галереям на Западном Бродвее. Уже к вечеру я встретился с Джимом, у нас стало традицией ужинать вместе по воскресеньям. Этими вечерами мы предпочитали китайскую кухню, хотя не обязательно в одном и том же ресторане, ну а затем гуляли и болтали. Так что в тот день вернулся я в гостиницу довольно поздно, услышал сообщение Джека на автоответчике, но решил перезвонить завтра. И когда позвонил, никто к телефону не подошел, а автоответчика у него не оказалось.

Так мы играли в телефонные игры еще несколько дней, время от времени один из нас все же дозванивался другому, но говорить было особо не о чем.

Помню, он снова начал плести что-то про исправление ошибок.

— Вот, к примеру, — сказал он, — был у меня один дружок, с ним мы тусовались. Вместе грабанем пару лавок, затем садимся с бутылкой «Джонни Уокер дабл блэк» и талдычим друг другу, какие мы герои. Потом влезли в один маленький магазинчик в Виллидж, где продавали всякие там кастрюльки, сковородки и прочее посудное дерьмо. О чем только думали? И как считаешь, сколько наличмана оказалось у них в кассе?

Я вспомнил женщину на опознании.

— Ну и потом, он, наверное, напился и раскрыл «варежку» не перед тем человеком. Или я сам проболтался… кто помнит все это дерьмо? Но меня сцапали, и хозяйка лавки указала на опознании на бедолагу, он стоял рядом со мной. Ну а потом они пошли брать Арни. Господи, тот совсем слетел с катушек: схватил «пушку», псих, сукин сын ненормальный, и они просто изрешетили его пулями, потому как приказано было брать живым или мертвым, и никакой клиники «Бет Израэль»[10]ему уже не понадобилось. Не я втянул его в преступную жизнь, не я его сдал, но парня пристрелили, как собаку, и тут уж я ничего не мог поделать. Даже украденные деньги не мог вернуть. И как теперь мне перед ним оправдаться? Как все исправить?