Волчара выходит на след - Кирилл Казанцев

Но ощущение того, что все-таки сделал что-то, пусть и неприятное, но крайне важное для себя, Мостового уже не покидало. Как будто камень с души снял…

Чуть больше получаса до «Павелецкого» в скоростном экспрессе из «Домодедово» – словно продолжение затянувшегося полета. Гудящий, раздражающий людской муравейник в переходе с «Кольцевой». Гулкая полупустая платформа «Владыкино». Знакомый дешевый частный магазинчик – на углу панельной пятиэтажки.

Не утерпел. Заскочил в соседний подъезд. В два длинных глотка прикончил плоскую фляжку бренди, и мгновенно оттаяло, потеплело внутри.

Выходя из грязного обшарпанного, залитого водой перехода к гостинице «Алтай», едва не угодил под машину, резко, с громким визгом затормозившую в полуметре. Вяло отбрехался «по матушке» в ответ на дикий вопль возмущенного водилы.

По пути к номеру грубо отбрил нарисовавшегося в пустынном, темном и мрачном, пахнущем пыльными дорожками коридоре назойливого сутенера. Закрыл дверь на два оборота и, распахнув настежь окно, рухнул в одежде на застланную свежим накрахмаленным бельем узкую односпальную кровать. Надо было встать и раздеться. А иначе – какой сон? Но шевелиться совершенно не хотелось. Сил уже не было.

– Да, Ван лаоши[5], я все понял… Вам не следует беспокоиться. Я все проверю… И на полигоне, и в лаборатории. И он поймет, что с вами нельзя шутить, – заверил Ли Вэйгу и склонил голову в почтительном полупоклоне.

Ван Дэн-лао посмотрел на приемыша долгим испытующим взглядом. Он все-таки успел заметить, как в его глазах сверкнула искорка радости, и старые сомнения опять проснулись внутри. Но он не позволил им разрастись и набрать силу. Для этого пока еще не было никаких серьезных оснований. Мальчишка, кажется, не особенно изменился после длительного общения с этими слабыми, никчемными, потерявшими элементарное достоинство русскими. По крайней мере, это пока совсем незаметно… А научиться надежно скрывать от окружающих свои эмоции он еще, конечно же, успеет. Ведь ему едва исполнилось тридцать три. И только через два года он получит свою новую почетную приставку к фамилии.

– Хорошо, – согласился Ван Дэн-лао, – тогда ты можешь отдохнуть перед дорогой. – И, по-отечески потрепав Вэйгу по плечу, прибавил: – И будь теперь построже с ними. В особенности – с Бельдиным. Он очень скользкий и ненадежный человек… Я уверен, что ты не забыл своего просчета с Глотовым?.. Можешь не отвечать, сяо Ли… Я знаю, что это так…

После ухода Вэйгу Ван Дэн-лао долго стоял, скрестив руки на груди, пристально, как будто в первый раз, разглядывая ажурный колченогий столик с головами грифонов по углам, покрытый темным матовым лаком. Потом, не без усилия, словно настраиваясь на какую-то тяжелую, но необходимую работу, скользнул взглядом на старинный дисковый телефон с изящной золоченой трубкой в виде изрыгающего пламя летящего дракона. Но так и не решился протянуть к ней руку. Время еще позволяло слегка отсрочить смертельно опасный, но давным-давно назревший звонок в Сянган.

Его долготерпению действительно пришел конец. Он больше не мог и не хотел мириться с совершенно очевидной несправедливостью. Он был просто обязан наконец исправить это крайне унизительное для себя положение. Хотя бы для того, чтобы в какой-то мере восстановить утраченное самоуважение.

«Этот старый скряга, – неосторожно возвращаясь к застарелой незаслуженной обиде, опять продолжал исходить кипящей желчью Ван Дэн-лао, – покупает у меня тигриную шкуру за какие-то жалкие двадцать пять тысяч… И тут же, выставляя ее на аукцион, назначает стартовую цену в пятьдесят, а то и в семьдесят пять… Уходит же этот ценнейший штучный товар минимум за сто, а иногда и за двести пятьдесят тысяч долларов! Без малого четверть миллиона каждый раз неизменно оседает в его бездонном кармане!.. Ну разве это справедливо?! Или та же медвежья желчь, кабарожья струя?.. Любое снадобье, приготовленное в его аптеках на их основе, стоит уже в пятьдесят-шестьдесят раз дороже изначальных ингредиентов! А оттого и прибыль его во столько же раз выше моей!.. Теперь же, когда речь идет об алмазах, стоимость вопроса вообще возрастает стократно!!! И это при его минимальном риске, ведь он же принимает товар только в Гуанчжоу. А оттуда уже просто рукой подать до Сянгана!.. Всего каких-то жалких семьдесят пять миль!.. А мне-то приходится доставлять груз буквально через весь материковый Китай?!»

«Что же я делаю?! – спохватился Ван Дэн-лао, и его круглое лоснящееся лицо перекосило от внезапного испуга. – Надо немедленно остановиться!.. Надо немедленно успокоиться… В таком состоянии ни в коем случае нельзя вести разговор с этим прожженным хунхузом… Это совершенно недопустимо!»

Ему опять предстояло унижаться и лебезить, но он прекрасно понимал, что на этот раз и этого будет мало. Убедить Энди Лу пойти на уступки ничуть не легче, чем уговорить кобру поделиться пойманной добычей. Одно-единственное неверное, неосторожное движение – и тут же последует молниеносный бросок, от которого уже не увернуться. И недели не пройдет, как прибудет в Хэйхе отправленный им из Сянгана «гонец смерти»[6]. И тогда уже ничего не исправишь, не отыграешь назад… С Энди Лу шутки плохи.

Необходимо было предельно сосредоточиться и продумать все до тонкостей. Взвесить на самых точных, безупречно откалиброванных весах каждый нюанс, каждое слово, каждую интонацию предстоящего разговора. Ведь «даже Будда, если он из глины, не уцелеет, переходя реку вброд»[7]. И, чтобы как можно быстрее вернуть себе утраченное душевное равновесие, Ван Дэн-лао несколько раз глубоко и протяжно вздохнув, задержал дыхание и прикрыл глаза. Но это не сработало. Не помогло. Не принесло никакого облегчения. Раздражение по-прежнему не отпускало. И тогда он решил прибегнуть к самому надежному, не раз проверенному, действительно радикальному средству. Решительно пересек комнату и опустился на широкую и низкую софу, покрытую огромной тигриной шкурой. Откинулся на спину и замер в ожидании. И только теперь, ощутив под ладонями густой и пахучий зимний кошачий мех, почувствовал, что его инь и ян начинают постепенно приходить в привычную полноценную гармонию, и в растревоженной душе наконец наступает долгожданный покой.

И, погружаясь в вязкую и сладкую истому, он, вспомнив вдруг старое китайское поверье о том, что долгий контакт с тигриной шкурой может превратить человека в зверя, самодовольно ухмыльнулся: «Не мне же, в конце концов, этого бояться?.. Ведь я же и так – настоящий Ван…»[8]