Двор льда и пепла - Л. Дж. Эндрюс

мне, и я только больше уверилась в том, что он не случайно отпустил эту реплику.

– Я часто насмешничаю и задираюсь, – процедил Маттис. – Но никогда не лгу. И терпеть не могу, когда лгут мне.

Маттис шагнул прочь от Сив и встал рядом со мной. Я осторожно коснулась его руки.

– Маттис, она…

– Не надо, – оборвал он. – Не сейчас, Элиза.

У него было право злиться, и я понимала это как никто другой. Его держали в плену несколько недель. Пытали, чуть не казнили. А теперь оказалось, что человек, ради которого он все это терпел, оказался лжецом.

Знакомое чувство.

– Идемте, – усмехнулся Ари. – Нам много чего предстоит обсудить. Птичка принесла мне на хвосте занимательнейшие новости, и я готов спорить, что ты просто жаждешь их услышать.

– Тогда готовься проиграть.

– Уверена? – он приподнял бровь. – Даже если я скажу, что мои новости касаются твоего старого знакомого?

– Какого еще знакомого?

Ари подошел ко мне вплотную, и его рука скользнула к моей. У меня перехватило дыхание. В нем было больше силы, чем казалось на вид, а нагловатая ухмылка никогда не покидала губ. Иногда он напоминал мне Легиона Грея. Легион, конечно, не знал своей настоящей сущности, но озорство Ночного народа сквозило во всех его жестах. Я сглотнула ком в горле.

– У тебя так много сомнительных друзей, что ты даже не помнишь, про которого я говорю?

– Понятия не имею, о ком ты.

– О, разве после переворота тебя не приютил Кровавый Рэйф и его гильдия? Что за сделку ты с ним заключила?

– Я не… как ты…

– У тебя свои скользкие связи, у меня свои, – еще шире ухмыльнулся Ари. – Идем же. Ты поможешь нам отыскать его. У меня есть дело к Кровавому Рэйфу.

Глава 3. Ночной Принц

– У судьбы были на нас другие планы, брат!

– Нет, Сол! Нет! Не трожьте его, ублюдки! – орал я, дергая связанными запястьями. Тело отца распростерлось у наших ног. Налетчики обступили брата и потащили его прочь. Голубые глаза Сола потемнели, как море в непогоду.

– Сражайся, Вален! Сражайся как никогда! Пусть боги даруют тебе силу. Я займу тебе место за столом в чертоге мертвых!

Хлопнула дверь, отрезая нас друг от друга. В дыре, где вот уже несколько месяцев держали мою семью, рыцарей и приближенных ко двору дворян, воцарилась мрачная тишина. Выжившие не моргая смотрели на дверь. Сол должен был стать следующим королем. Сильным и справедливым.

Но теперь…

Отца увели через ту же дверь. Вернули лишь окровавленный труп. Они опутали мой хаос заклинаниями, о которых я раньше не слышал, но земля чувствовала мою боль и содрогалась в такт моему израненному сердцу.

Я остался один. Последний живой Ферус. Вряд ли надолго.

Воспоминание оборвали удар в грудь и резкая боль. Я моргнул. Караван. Битва.

Грузный ворон снова попытался дотянуться до моих ребер. Я рубанул топором по его доспехам, и он отпрянул с болезненным вскриком.

Грудь пульсировала. Скрежет стали отдавался в позвоночнике. В воздухе клубился удушливый дым от всполохов магического огня Тора. Сладковатый привкус крови дергал внутреннего зверя за усы.

Караван был готов к нашему нападению.

Лжекороль Колдер наконец вспомнил, что голову нужно использовать не только как подставку для короны. Не успели мы прыгнуть на дорогу, как стражники вскинули оружие и плотно обступили повозки. Эттанцы попадали на колени в ожидании неминуемой смерти. Верно, они до сих пор не пришли в себя от потрясения: кровожадная гильдия Теней вдруг отпустила их бежать, сосредоточившись на охранявших их стражниках.

Перед глазами снова встало лицо брата. Я шарахнулся от нового ворона.

Я никогда не знал, где меня застигнет новое воспоминание, но сейчас было совсем не вовремя.

Короткий клинок просвистел прямо у моей шеи. Я парировал удар и вогнал противнику топор промеж ребер. Ворон, вскрикнув, откинулся назад. Из раны брызнула кровь. Я хотел больше. Хотел кромсать плоть, пока она не выльется вся, и эта жажда клокотала у меня в горле то ли стоном, то ли рычанием. Проклятие действовало на меня сильнее, но воспоминания о захватившем меня существе давили изнутри, как огромный гнойник. Надави чуть посильнее – и прорвет.

Красная маска раздулась от потяжелевшего дыхания. Я крепче сжал рукояти топоров.

В глазах второго стражника я увидел страх. Должен ли он был умереть? Я почти слышал голос матери, моливший меня о мире. Она хотела бы, чтобы я был лучшим человеком. А еще она хотела, чтобы ее мольбы услышали тиморские налетчики, но те остались глухи и слепы: их сердца не тронула ни ее молочно-белая кожа, ни волосы цвета зимнего инея – как у Элизы. Они схватили ее и притащили тиморскому королю, как собаку.

Она хотела бы, чтобы оба ее народа, по крови и по браку, были добрее друг к другу. Но тиморцы отказались слушать. Теперь ее крики из могилы слышал только я.

Так заслужил ли смерти этот стражник Воронова Пика? О да. Еще как.

Он даже не пытался защититься, когда я рубанул ему по голове. Будто бы смирился со своей участью.

Сражайся, Вален! Сражайся как никогда!

Я смеялся под маской, глядя на разоренный караван. Пускай мы превратимся в воров и убийц, но только так мы могли заставить тиморцев страдать, ослабить их верность Колдеру и подарить Старой Этте шанс восстать.

Я буду сражаться так, как просил Сол, и не успокоюсь, пока те, кто украл свободу моих людей, не захлебнутся в крови.

Халвар рассмеялся мне в ответ. Капюшон спал с его головы, и потоки воздуха послушно гнали пламя Тора за разбегавшимися богачами и стражниками. Караван был наш.

Почти.

Вдалеке послышались новые крики, и вскоре из высокой травы выросло несколько темных фигур. Они бросились к одинокой крытой повозке, прорвавшейся через кольцо огня и дыма. Не вороны – подпольщики.

Пропади они пропадом. У нас не было времени на этих идиотов.

– Кровавый Рэйф! – завопил один. Судя по ликованию в голосе, он считал, что мы на их стороне.

Он ошибался.

Для нас они были лишь толпой дураков. Они неплохо умели убивать, но дураками и оставались. Они обступили повозку, готовясь, кажется, разодрать ее на щепки. Кучер упал с перерезанным горлом.

– А ну все назад! – крикнул Халвар. Редкий человек мог вызвать его гнев, но подпольщики и в этом преуспели.

Мужчина, завидевший меня, бросился навстречу. Его не смущало ни собственное сбитое дыхание, ни грозно поднятые черные топоры в моих руках.