Кое-что ещё - Дайан Китон

– Но ты только посмотри на них! Даже без морды, без лап и без руки, они все равно прекрасны.

Мама научила меня видеть. При этом сама она не считала, что в этом есть ее заслуга. Иногда я задумываюсь, не была ли мамина низкая самооценка в каком-то смысле предвестником болезни Альцгеймера. Может, это вовсе не болезнь похитила ее воспоминания, а парализующая, чудовищная неуверенность в собственных силах?

Мама прощалась с окружающим ее миром целых пятнадцать лет. На протяжении пятнадцати лет она говорила “прощай” именам знакомых и названиям родных мест; отточенному рецепту ее знаменитой запеканки с тунцом; подаренному на шестидесятипятилетие папой BMW. В конце концов она попрощалась и со мной, когда перестала узнавать. А что взамен? Одноразовые тарелочки с плесневелым кошачьим кормом в шкафу для лекарств. Сиделки, которые по утрам отвозили ее в инвалидном кресле смотреть любимое телешоу “Барни и друзья”. Бессмысленный пустой взгляд.

Где-то посреди этого страшного пути я удочерила маленькую девочку. Мне было пятьдесят. Я всегда избегала привязываться к кому-то, и вдруг все в моей жизни поменялось. Моя дочь Декстер, а потом спустя пару лет и сын Дьюк учились произносить слова, пытаясь выразить все, что происходило в их маленьких головках, а моя мама в это же время понемногу забывала, как составлять слова в фразы.

Я разрывалась между любовью к матери и любовью к своим детям, и это сильно меня изменило. Очень непросто наблюдать, как подлая болезнь отбирает у тебя мать, и одновременно пытаться обеспечить своим детям стабильную, полную любви и заботы жизнь. Мама всегда была самым важным для меня человеком. Я такая, какая я есть, только потому что у меня была такая мама. Значит ли это, что я окажу такое же сильное влияние на Дьюка и Декстер? Я задавала себе этот вопрос и не могла найти на него ответа – и абстрактное мышление мне в этом ни капельки не помогло.

В год перед смертью она растеряла чуть ли не всех своих близких друзей – оставшихся можно было пересчитать по пальцам. Она перестала быть похожей на себя. Правда, я и сама иногда задумываюсь: а много ли во мне осталось от той девушки, что снялась в “Энни Холл” почти тридцать пять лет назад? Помню, после выхода фильма ко мне как-то подошел на улице поклонник: “Не меняйтесь! Пожалуйста, никогда не меняйтесь!” Даже мама однажды сказала:

– Дайан, никогда не старей!

Как мне не понравилась эта фраза много лет назад, так она мне не нравится и сейчас. На попытки остановить ход времени уходит масса энергии, а счастья это еще никому не принесло. Вот вам еще хорошее слово: счастье. С какой стати я возомнила, что имею право на счастье? Да и что вообще есть счастье? Как сказал Теннесси Уильямс, счастье – всего лишь бесчувственность.

Последним маминым словом стало “нет”. Нет бесконечным понуканиям, нет непрошеным вмешательствам.

– Будешь ужинать, Дороти?

– Нет.

– Пора принимать таблетки, Дороти, открой рот.

– Нет!

– Ну-ка, давай перевернем тебя на другой бочок.

– НЕТ!

– Ну-ну, разве так не лучше?

– НЕТ!!!

– Посмотришь телевизор? Там “Я люблю Люси” показывают. Давай я принесу тебе вилку, давай я принесу тебе трубочку, давай помассирую плечи.

– Нет, нет, нет, нет, НЕТ!

Думаю, если бы мама могла, она бы просто сказала: “Оставьте меня в покое. Не трогайте меня. Это моя жизнь и моя смерть”.

И проблема была не в том, что о ней недостаточно заботились или делали это как-то холодно и без любви, нет. Маме страшно не хватало независимости. Когда я была маленькой, мама то и дело сбегала от нас в любую свободную комнату – ее потребность в одиночестве затмевала даже сильнейшую любовь к своим детям. Скрывшись от всех, мама переставала быть преданной матерью и любящей женой и могла наконец полностью погрузиться в собственные мысли. А в конце от маминой тяги к независимости осталось лишь одно жалкое слово “нет”.

– Мама освободилась от тягот земной жизни и воссоединилась с отцом и сестрами – Орфой и Мартой, – с матерью Болой и своими обожаемыми котами, начиная с Уголька и заканчивая Сайрусом. А я… Я обещаю, что не забуду о ее мыслях и словах. Я обещаю всегда думать. И я обещаю помнить о прекрасной, чудесной Дороти Диэнн Китон Холл, родившейся 31 октября 1921 года в Канзасе, – о моей любимой маме.

Эти слова я произнесла на похоронах мамы в ноябре 2008 года. Мама до сих пор остается самым важным человеком в моей жизни. Со стороны может показаться, что у нас с ней не было ничего общего. Она была домохозяйкой, мечтавшей о славе; я – актрисой, чья жизнь в некоторых аспектах превзошла мои самые смелые ожидания.

Можно было бы сравнить наши судьбы – жизнь матери и дочери, двух женщин с амбициями и мечтами, которых терзали одни и те же демоны. Чего я недополучила, добившись славы? И чего добилась мама, смирившаяся со своей обыденной, ничем не примечательной жизнью? Я была самой обыкновенной девочкой, которая выросла в самую обыкновенную женщину. За одним только маленьким исключением: мама наградила меня необыкновенной силой воли. Разумеется, она не досталась мне просто так. Впрочем, и у мамы жизнь была не сказать чтобы очень простая.

Так почему же я решила написать эту книгу? Потому что мама еще не ушла до конца. Потому что она сама пыталась запечатлеть историю нашей семьи в своих записках. Потому что мне понадобилось несколько десятков лет, чтобы понять: прелесть мамы была в ее непонятной, неоднозначной натуре. И потому что я не хочу, чтобы она исчезла без следа – хотя это уже и произошло.

В общем, у меня есть много причин. Но лучше всех на вопрос “почему” ответила сама мама в одной из своих записок. Этот текст, показывающий, от кого у меня зачатки пресловутого абстрактного мышления, был написан мамой в 1980 году, когда ей было пятьдесят девять лет.

Мама так никогда и не занялась мемуарами. Именно поэтому я и решила написать автобиографию – одну на нас двоих. Конечно, историю про девочку, чьи мечты сбылись благодаря ее маме, особенно новаторской не назовешь. Но тут уж ничего не попишешь.

Мамы больше нет рядом – но любовь и благодарность к ней подтолкнули меня к тому, чтобы попробовать рассказать о ее жизни и ее пути.