Экспансия - Александр Авраменко

Подошёл поближе, потом порывисто шагнул вперёд, руки простёр навстречу – обнялись крепко братья. Рады оба встрече – два месяца не был младший князь у родных берегов, бороздил моря, до этого ни разу не хоженные и знакомые ему лишь по свиткам древних корабельщиков.

Лишь особо доверенные, да малым числом, ведали путь к отчим землям, но сам Добрыня до нынешнего года к Руяну не плавал ни разу…

– Как сходил?

Посуровел взгляд у воеводы, словно тень прокатилась по лицу его. Ответил глухо:

– Страшное творится на родной земле, брат. Ну да о том тебе лучше с беженцами побеседовать.

– Потом с ними говорить будем, сейчас пусть выгружаются. А мы – пойдём. Через два дня Совет соберётся. Пришлось вот… У нас тоже проблемы появились. И немалые. Так что – одно к одному, брат.

– Да… Беда одна не ходит. – Опустились плечи у воина, но тут же вновь голова поднялась, улыбка озарила лицо. – Да только слав беде не поддаётся…

– А мечом её, подлую, между глаз! – подхватил поговорку, известную каждому, брат.

Ратибор едва вытерпел, пока Добрыня приведёт себя в порядок: помоется в бане, поменяет грязную одежду, – и, когда тот вошёл в трапезную княжеского терема, указал на заставленный яствами стол:

– Садись. Давай и поедим, и дела обсудим заодно.

Брат подошёл к столу, улыбнулся:

– Ты всегда торопишься.

Но впервые на его памяти тот не ответил на шутку, наоборот, лицо Ратибора стало ещё серьёзнее.

– Давай с тебя начнём. Рассказывай.

Воевода похода пожал плечами, мол, раз так хочешь… Положил в миску томлёной уоты, сверху навалил нежного, варённого с душистыми травами мяса молодого поросёнка, посыпал всё сверху зеленью и резаными томатами. Отпил из большой чашки ледяного кваса, кинул в рот первую порцию горячего и, видя, что брат вот-вот взорвётся, всё же начал докладывать:

– До Арконы дошли без хлопот. По пути нам попалась какая-то мелюзга, но она никому ничего не расскажет: сожгли всех к чернобоговой матушке. Подошли к условленному месту – второму капищу, но там уже было всё кончено. Охотники[8] из наряда подошли на каноэ – там лишь трупы, посечённые на куски, да угли. Стало понятно, что придётся нарушить тайну и подойти к самому граду. Подождали нужное время, пока ночь не настанет, попросили туч побольше у владыки Грома[9]. Он на нашу просьбу откликнулся, послал просимое… – Снова съел ложку уоты, запил, продолжил: – Вошли в гавань – там тоже одни мертвецы. Перед нами градские датский флот потопили, что главный жрец Проклятого истинными призвал. Понятно, что, если мы начнём сразу к берегу приставать, вспыхнет паника и под горячую руку братоубийство случится. Потому стали в середине гавани, послали опять каноэ. Сам пошёл… Град был обложен плотно. Вражьи крепкорукие из махин стены рушат день и ночь, воины на слом идут. В общем, людей у них не было. Все мужчины, от шести лет, на стенах бьются. Самые малые – камни подтаскивают, стрелы, воду и пищу воям разносят. А женщины в середине града собрались, куда камни не долетают. Там же и пораненные, кто увечья тяжёлые получил. Кто легко уязвлён – сразу после перевязки назад возвращается, а град – пылает… На берегу гавани нас окликнули. Дозор. Мы ругаться не стали, попросили кого из жрецов позвать. Те не поверили поначалу, кликнули мальца, отправили. Да тут сам старший появился. Вместе с остатками дружины храмовой. Когда узнал, откуда мы и зачем явились, ликом потемнел, повинился за дела чёрные, попросил прощения за измену. И от помощи нашей отказался – сказал, смертью искупить желает то, что сотворили жрецы, когда отказались от прадедов наших. Дружина Святовидова жреца поддержала. Единственное – попросил он спасти женщин и детей и тех, кто ранен. И… казну храмовую отдал. Мол, ничего врагам не отдавайте, а вам она пригодится, верит, что на доброе дело пустим её… – Опять сделал паузу – еда остывала. Недовольно поморщился. Но Ратибор смотрел на него слишком уж серьёзно и ожидающе. Вздохнув, воевода вновь продолжил: – Кроме злата, серебра и каменьев самоцветных без счёта – свитки, книги, доски с письменами предков наших и таблички каменные. Как сказал старший, там все тайны, жрецами хранимые с незапамятных времён, когда впервые ступила на сей мир нога славянина, и история племени нашего…

– Народа сколько и кто?

– Пять тысяч двести одиннадцать. Из них женщин, включая малых детей, – четыре тысячи сто. Мужского пола ребятни, до пяти лет от роду, – тысяча сто. Мужчин взрослых – одиннадцать. Все раненые. Очень тяжело. Еле доставили. По пути двадцать семь скончалось. Воинов. Взяли-то больше… – Снова вздохнул, и потом уже без понукания заговорил торопливо, захлёбываясь словами: – Наслушался я речей людских. Что эти твари в земле нашей творят – даже представить невозможно! Людей убивают всех подряд, причём способами настолько изуверскими, что только от вида смерти можно ума лишиться. Рабов гонят тысячами и не кормят. Умер – кидают на пищу невольникам. Мясом человеческим своих собак кормят! Деревни, грады жгут, а детей малых в огонь кидают или в колодцы. И для устрашения лютые казни устраивают публичные: кожу сдирают заживо, в кипятке варят на медленном огне, расчленяют на куски, пилами распиливают, кости дробят молотами; зверь лютый, дикий такого не делает, что эти чудовища, знаком Проклятого осенённые! Брат! Нельзя сюда Распятого пускать! Нельзя! И позволить ему захватить мир тоже нельзя! Надо вмешаться! Нельзя нам здесь отсиживаться! Или поздно будет!

Ратибор, потрясённый этим всплеском эмоций, расширив глаза, смотрел на Добрыню. Вздохнул, налил себе кваса. Сделал большой глоток, потом негромким голосом заговорил в свою очередь:

– У нас тут тоже… что-то подобное… Кипчаки, что на полудне кордоном стоят, прислали гонца с чёрным копьём.

– Что?! – Воевода вздрогнул: этот знак означал, что пришла беда…

– Через горы перевалили армии несметные людей со второй половины земли. Все в перьях, в доспехах из холстины просолённой, хлопком подбитой. Идут, словно саранча, будто жук полосатый[10]. Уничтожают всё на своём пути, вытаптывают поля, скот убивают и бросают. Что вольный, что домашний. Городки и селения жгут, а людей… – Старший брат сглотнул, потом выдавил: – Едят…

– Как – едят?! – был ошеломлён младший, и воинский князь повторил:

– Так и едят… Как мы – скотину. Насыпают земляной холм о четырёх углах. Наверху ставят плиту плоскую, каменную. На том камне пленнику грудь и живот вспарывают, вырывают сердце. Потом тело бросают воинам своим. А те уже и… Кипчаки донесли. А я им верю. Да пленные подтвердили. Взяли наши небольшой отряд.

– Их речь знакома?!

– Нет. Но среди пуэбло нашлись знатоки. Их купцы торгуют с горными людьми, а язык у находников и тех племён схож. Словом, поняли друг друга.