Единственный последователь - Ксения Перова

подготовка к Дебатам, на которых клан Лэ займет самую прогрессивную позицию касательно так называемой «территории за Барьером»…

– Вот он, глянь, глянь! – Инза ткнула пальцем в стену и, воровато оглянувшись, шепотом добавила: – Это его папаня, самый знатный мудила во всей их компании!

На стене и впрямь появился видный до пояса огромный человек – стройный, он еще и держался очень прямо, что выглядело почти вызывающе. Строгое синее одеяние, точно того же оттенка, что и одежда Полуликого, сплошь покрывала серебристая вышивка, на талии его перехватывал широкий черный пояс. Волосы, стянутые на затылке в пучок, с выпущенной единственной прядью, сияли бледным золотом, как только что народившийся месяц.

А лицо поражало такой совершенной красотой, что Питер забыл даже о грандиозной панораме города. Глаза у человека были глубокого, кобальтово-синего цвета с белыми прожилками на радужках – прожилки складывались в правильные узоры.

Пока Питер пытался уместить в голове мысль о том, что в мире могут существовать подобные люди, человек говорил:

– Многочисленные исследования подтверждают, что болезнь давно исчезла и не представляет опасности, тогда как огромная территория за Барьером – то, в чем нуждается сейчас наш мир. Перед угрозой перенаселения мы просто не можем и далее оставлять эти огромные пространства во власти обитающих там дикарей…

– Это он про вас! – сообщила Инза и прыснула со смеху, словно ничего забавнее и придумать было нельзя.

– … таким образом, – продолжало дивное создание с ледяным спокойствием, – на предстоящих Дебатах мы выскажемся совершенно однозначно – за уничтожение Барьера и передачу бывшей карантинной территории в ведомство застройки Оморона…

Инза движением руки оборвала эту речь, и на стене снова воцарились тишина и спокойствие бескрайнего леса. Его уже окутывал вечерний полумрак.

– Ну как, хорош? Челюсть-то подбери.

– Он… он… – выпивка лишила Питера практически всех слов, имеющихся в его распоряжении.

Инза сделала еще глоток и мечтательно прищурилась.

– Да-а, эр-ланов недаром «прекраснейшими» зовут. Они могут запрограммировать для будущего ребенка все, что угодно – цвет глаз, волосы, сложение… чтобы все было идеально и приспособлено к той роли, для которой эр-лан рождается. А вот с Полуликим промашка вышла. А может и нет – не знает никто. Ходил такой слух, что это в его родаков метили. Подкупили генинженера, который код Полуликого составлял, чтобы он вот таким родился. Узнай кто – скандал был бы до небес. Вот от него и избавились по-тихому.

Питеру было страшно интересно, вот только голова почему-то не держалась прямо и все норовила упасть на грудь. В конце концов он сдался и позволил ей болтаться, как хочет. Он наелся, шар мягко обволакивал его со всех сторон, и в целом он чувствовал себя вполне неплохо. Только созрел еще один вопрос – и, кажется, он его даже задал:

– А как его звать-то… ну, Полуликого?

Инза зевнула и сделала еще глоток из сосуда.

– А-а-а, у него нет имени. Не полагается. Все его зовут Полуликим, стало быть, и ты тоже…

Питер хотел возмутиться – как это, нет имени? Что за дурацкая идея?

Но в этот миг Инза и картинки на стене начали темнеть и постепенно куда-то исчезли.

И Питер, как это ни досадно, исчез вместе с ними.

Исчезновение оказалось частичным – окружающий мир как бы отодвинулся и начал существовать сам по себе, без участия Питера. Он смутно видел сквозь смеженные веки, как Инза закинула в рот еще одну капсулу, охнула, встряхнулась. Потом с силой потерла лицо и движением руки вызвала перед собой уже знакомую матово-белую картину с черными пересекающимися линиями. Глубоко вздохнув, девушка погрузилась в работу.

Питер, похоже, все-таки уснул – пришел в себя от голосов, которые резонировали в его бедной голове, точно в пещере. Но первая же фраза оказалась настолько любопытной, что он усилием воли остался в прежней позе, стараясь дышать глубоко и спокойно, как спящий.

Говорил Полуликий – Питер впервые по-настоящему слышал его голос. Он ласкал слух, как мягкое журчание полноводной реки.

– Спасибо тебе, – произнес Полуликий, а Инза тут же фыркнула:

– Не придумывай. Но имей ввиду, я не собираюсь жить в одной комнате с незнакомым мужиком, даже ради тебя.

– Об этом и речи нет. Камера для кресел вполне подойдет, мы ею все равно не пользуемся.

– Там же дышать нечем!

– Оставим люк открытым. На складе еще хуже, сама знаешь. Кстати, что это с ним?

– Дрыхнет, – Инза хихикнула, – мы с ним выпили… совсем немножко.

– Почему тогда ты трезвая, а он спит? – в голосе Полуликого послышался мягкий укор, и Питер вздрогнул.

– Я хотела и ему амиланина дать, да он вырубился, – виновато промолвила Инза. – Ничего, зато лежит себе тихонько и не мешает. Настырный до ужаса!

– Воздержись от таких экспериментов, пожалуйста. На Дебатах он мне понадобится живым и здоровым.

– Да поняла, поняла, больше не буду.

Сердце Питера забилось сильнее – интонации последних фраз напомнили ему отца и маму. Неужели… между Полуликим и Инзой что-то есть?

Если задуматься, это вполне естественно. Вдвоем в Башне, оторванные от всех… как говорил Брат Всемогущего Патрик, опекавший их деревню, – мужчина и женщина наедине и не подумают возносить молитвы Всемогущему.

Мысль эта обожгла Питера, и он осторожно приоткрыл один глаз.

Полуликий сидел в мягком шаре напротив Инзы. В руках он держал полупрозрачную пластину, внимательно всматривался в нее, временами хмурился, потирал лоб и проводил по пластине пальцами.

В зале не было окон, но с потолка струился рассеянный свет, и кое-что Питеру наконец удалось рассмотреть.

4

Внешность Полуликого можно было определить двумя словами – растоптанная красота.

Безупречность черт – точеный подбородок, совершенная линия скул, большие синие глаза с белыми узорами на радужках – разбивалась об огромное уродливое родимое пятно. Оно багровой тенью закрывало левую скулу, щеку и часть лба и уходило за линию волос. В контрасте с белоснежной кожей правой половины лица это смотрелось устрашающе.

Однако Питера это не сказать чтобы ужаснуло – наоборот, он даже слегка расслабился. Поведение Полуликого и Инзы готовило его к гораздо худшему.

Особенно поражало даже не пятно, и не очевидное сходство с отцом, а то, что Полуликий казался гораздо старше него. Человек на стене был молод и полон сил, Полуликий же выглядел лет на сорок, если не больше. Морщинки залегли на переносице, в уголках чудесных глаз и по обеим сторонам сурово сжатого рта, нежного и розового, как цветок шиповника. На этом лице, прекрасном, несмотря ни на что, казалось, навсегда застыло озабоченное и несчастное выражение.

Разглядывая Полуликого, Питер вдруг вспомнил, что у того нет имени, и его охватило негодование. Бросить своего ребенка – одно это уже казалось полной дичью, но не дать ему имени! До какой степени нужно ненавидеть беззащитное дитя!

Инза права, отец Полуликого – мудила, каких поискать, что бы это слово ни