Последние пылинки - Ирина Сергеевна Родионова

не выехали из родного города.

— Немного потерпи, — твердила, когда мимо проносились заснеженные степи.

— Уже вот-вот, — говорила, когда они стояли на очередном светофоре.

Все внутри будто онемело от страха. Настя цеплялась за деда, пока дед цеплялся за нее. Так они и доехали до больницы.

Живые.

***

Утро. Липкий пот на коже. Мобильник под ухом.

Гудки.

Если бы к этому можно было привыкнуть, Настя уже давно бы смирилась. Но все не выходит — каждый раз холодок мурашками ползет по коже, а Настя боится услышать правду. Каждый раз она думает, что сегодня только гудки и будут ей ответом.

Все будто во сне. Она знает, как оно на самом деле, но верит так горячо, так безнадежно…

— Реанимация.

Это он, тот самый реаниматолог. Он один из всех ей рассказывал, как там дедушка. Остальным нельзя, остальные слушаются. Но должно же быть хоть что-то человеческое.

— Здравствуйте! Я по поводу дедушки, Семяшкина.

Вдох. Выдох. Покашливание.

— Настя?

Странно, что они вообще запоминают родственников. Сколько их, больных в реанимации — появляются и исчезают, всех не упомнишь. А тут надо же, Настя…

— Да, Настя Егорова. Как… как там дедушка?

— Настя Егорова. Эх, Настя Егорова.

Тишина.

— Стабильно тяжелое состояние, ИВЛ. Интубирован.

— Без динамики?

— Без.

— Спасибо…

— Настя Егорова, я понимаю, что это тяжело, крепитесь. Но позвоните матери, пожалуйста. Рано или поздно придется…

— Спасибо вам! И до свидания.

Она отбрасывает телефон, не дослушав.

Дед без динамики, это хорошо. Хорошо ведь, да?..

Идет и ставит чайник. Мяту с чабрецом собирал дедушка, бродил по холмам и учил маленькую Настёну отыскивать целебную траву. Шкафчик, в котором расставлены пестрые чашки, тоже к стене прибил дедушка. Той осенью родители привезли деда в гости, и он долго сидел, сгорбившись, на кухне, а потом взялся чинить покосившуюся мебель.

Крутил отверткой, морщил нос и повторял:

— Чувствуешь, воняет чем-то…

— Неправда, у меня всегда чисто.

— Да? А так пахнет, жуть. Надо с этим что-то делать, Настенька.

Она злилась. Ругалась с ним, до хрипоты кричала, что он вообще-то дедушка, он должен помогать, а не давить. Не приходила к нему по несколько дней, дурная.

А потом Дима выпил и ударил снова, только теперь уже по лицу. Не сильно, нет. Но она больше терпеть не стала, собрала его вещи и выставила сумки в коридор.

Настя ведь не на помойке себя нашла.

***

Ей казалось, что врачи встретят их у порога. Выбегут с каталкой, засуетятся, поставят деду капельницы, быстро домчат его до реанимации. Она ведь читала про инсульт — первые часы самые важные, если вовремя оказать помощь, то дед сможет восстановиться.

Громоздкая скорая с трудом проехала через наметенные сугробы и остановилась у неприметной двери. Женщины в синих куртках выползли, хлопнули дверью. Вышел и водитель, подкурил. Все стихло.

Дед стонал все громче.

Настя оглядывалась по сторонам, вертелась не месте, не смея отпустить дедушкину руку. Где они, врачи и медсестры, капельницы и каталки? Тишина. Ветер гнал поземку по насту, задувал снежную крупу через неплотно прикрытые двери. И ни души вокруг. Не выдержав, Настя поправила дедушкино покрывало и распахнула задние дверцы.

Неспешно подошел водитель, затянулся от сигареты и спросил:

— Чё такое?

— Где все? — выпалила Настя.

— Так оформляются, — водитель выкинул бычок и сплюнул под ноги. — Пока оформят, пока очередь… Ждите.

— Там мой дедушка умирает, — сказала Настя, и голос сорвался до сипа. — Какие очереди?

— Девушка, — он понимающе заглянул ей в лицо. — Я знаю. Но у нас всегда так. Если хотите, то давайте внутрь его завезем. Быстрее зашевелятся.

— Хочу. Помогите мне, пожалуйста…

Они с трудом протащили громыхающую каталку по сугробам, завезли ее в тесный приемный покой. Женщины в синих куртках перебирали бумаги у стены. По правую руку от них сидели кумушки в пестрых мягких халатах и травили байки, по левую руку скрючилась женщина в черном пальто.

Дребезжащая каталка перегородила проход.

— Ожидайте. Сейчас женщине сделают МРТ, и мы поедем, — зевнув, сказала врачиха.

— Так быстрее же надо! — слабо возразила Настя, снова вцепившись в дедушкину ладонь.

— Ожидайте.

Дед завозился и заскрежетал так, будто пытался присесть, Настя кинулась его успокаивать. Кумушки на лавке сбавили громкость, но хихиканье все равно рассыпалось горохом по коридору.

— Крутится, да? — это темноглазая подошла. — Если будет вертеться, то снимок не сделают. И в реанимацию не возьмут.

— Как это не возьмут? — кажется, мир вокруг Насти накренился еще сильнее. — И куда его?

— Да кто ж знает… Успокаивайте дедушку.

И снова отошла к стенке.

Настя готова была закричать. Страх, затопивший легкие, сковал все ледяной коркой, подступил к горлу рыданиями, и ей пришлось закусить губу, гладя деда по голове.

— Деда, слышишь меня? Потерпи немножечко… Я с тобой буду. Рядом.

Из кабинета выскользнула бледная женщина и прилипла к стене. Высунулась медсестра с обесцвеченными волосами — Настя видела все вокруг будто картинками, что вспыхивали перед глазами и тут же сменялись на новые.

— Завозите.

Настя, водитель скорой и врачихи потянули каталку в кабинет, дважды чуть не перевернули ее, подхватывая в самый последний момент. Дед махал рукой, цеплялся за что-то невидимое и кряхтел.

— Долбанные колесики, — бухтела темноглазая. — Убьем кого-нибудь, вот тогда новую каталку и купят.

Аппарат почудился Насте айсбергом посреди тесной комнаты. Следом за каталкой прошмыгнули женщины в мягких халатах, засуетились вокруг.

— На три поднимаем… Один, два… ТРИ! — и все вместе разом приподняли одеяло, переложили дедушку на стол. Медсестра с обесцвеченными волосами завозилась с аппаратом.

— Выходите, — скомандовала она Насте.

— Что?.. — в ушах звенело. Настя рассыпалась на куски.

— Выходите, вам нельзя тут быть, когда аппарат работает.

— Но как он… без меня…

— Ничего, потерпит минутку, — она говорила, словно нянечка в детском саду, прекрасно понимая, что родственники вечно на пределе. Настя склонилась к деду, погладила его щеку:

— Деда, слышишь меня? Полежи немного. Нельзя двигаться, иначе снимок не сделают. Хорошо? Полежишь?

На миг его глаза прояснились. Он даже попробовал улыбнуться, но, быть может, Насте это просто показалось.

Двери захлопнулись за ее спиной, и внезапно Настя остро ощутила все, что навалилось на нее за последние часы. Усталость едва не сбила с ног, но Настя выстояла. Вспомнила, как герои в фильмах обычно хватаются за голову, сползают по стене и плачут. Она же просто замерла поперек коридора, пока одна из кумушек в халате не отвела ее в сторону. Слез не было, ничего не было — только бьющаяся в голове мысль «держись». Нельзя быть слабой, нельзя плакать, нельзя сдаваться.

Кумушки перехватывали других родственников, записывали их имена