Москва криминальная - Борис Солдатенко

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Вот и та удивительная встреча с настоящим вором-рецидивистом произошла, слава Богу, не на рынке, не в магазине и не в салоне общественного транспорта. А главное — не в ущерб моему карману. Первого в своей жизни вора-карманника, причем очень большого профессионала, чуть ли не с дореволюционным стажем и причем довольно-таки известного в своем мире как специалиста из Лужников, я увидел в колонии строгого режима. Дед-щипач, по кличке Музыкант, — ему в то время было за семьдесят, — отбывал десятую судимость по любимой статье.

Когда он зашел в комнату свиданий, я не поверил, что передо мной вор-рецидивист. Старенький, худенький. Невысокого роста, форменная роба, старческие ноги, едва несущие груз тяжелых ботинок. Голова коротко острижена, но все равно видно: волосы белые, как пух одуванчика. Я смотрел и удивлялся: неужели этот дедушка в самом деле так опасен? Потом обратил внимание на его руки: такие белые и ухоженные не у всякой женщины встретишь. Но больше всего меня поразили пальцы: неестественно длинные, плоские и почти прозрачные. Представитель администрации говорил мне, что для щипача длинные пальцы не менее важны, чем для скрипача, и что дед никогда не пользовался никакими другими «средствами производства».

— Извините, действительно ли вам в своей работе достаточно лишь одной-двух секунд, чтобы вывернуть наружу все карманы своей потенциальной жертвы? — интересуюсь я у старичка.

— Да чтобы тебя, зеленого, попотрошить, мне и двух секунд не нужно, — парирует мой собеседник. — Твой лопатник в заднем кармане брюк. Его можно вытащить одним движением руки. У нас в Луже таких, как ты, — до хрена и больше. Так ведь и загребли меня-то не по моему ремеслу, а так, за хулиганство. Попутал черт на старости лет. О моей работе в ментовке знают, но вот доказательств нет. А не пойман — не вор.

Как объяснили мне сотрудники милиции, поймать щипача — дело нешуточное, поскольку брать его надо только с поличным. На кармане. Оперативники тщательно ведут объект и в тот момент, когда он покусился на вашу собственность, по рации звучит команда: «Пакуй!» Рука вора с зажатым в ней кошельком должна быть зафиксирована в кармане потерпевшего. Если это удается, звучит высшая для сыщика похвала — «взял красиво».

Правда, карманник обычно работает в паре или в команде из трех-четырех человек. В первом случае он сбрасывает добычу коллеге и при задержании смеется: мол, нет у меня, опер, ничего! Растворившийся в толпе подельник при первой возможности, вытащив деньги, избавляется от кошелька — бросает на асфальт, под торговые столы, подкладывает в чужие сумки.

Колоннами из трех-четырех человек, как правило, женщины-цыганки разыгрывают в Лужниках целые спектакли. Они заранее присматривают богатую жертву, которую пасут иногда по всему рынку, переходя за ней из ряда в ряд, от стола к столу.

Возле очередной палатки вдруг создается очередь, суета, начинают толкаться, пихать друг друга, стараясь вовлечь в этот ажиотаж потенциальную жертву. В этой свалке и чистят сумку или карманы и тут же растворяются в толпе.

В Лужниках одновременно присутствует пять-шесть таких бригад: одни после успешного дела залегают на дно, другие отправляются на промысел.

Рыночные торговцы знают эти «коллективы» в лицо (ведь работают здесь одни и те же), но в промысел их стараются не влезать. На моих глазах один продавец, предупредивший свою покупательницу о вытащенном у нее кошельке, получил по лицу лезвием: цыганка подскочила к нему и без лишних слов нанесла удар открытой ладонью. Между ее указательным и средним пальцем было зажато лезвие. Шрам оказался глубоким — от левой брови до правой скулы, чудом не пострадал глаз.

— Карманник похож на настоящего Штирлица, — объясняет мне Музыкант. — Он должен подойти к вам очень близко, залезть в сумку или карман, но при этом вы не должны догадаться, что рядом с вами настоящий вор. А можно ли это сделать, если жертва увидит за своей спиной грязного или плохо одетого мужчину? Она будет напряжена, а значит, ничего хорошего из операции не получится. Другое дело, когда человек не привлекает ничьего внимания. Карманник должен быть аккуратно подстрижен, в чистом костюме, начищенной обуви. Еще больше очков карманник набирает, если устраивает перед лохами небольшой концерт.

СТРИПТИЗ ЗАКАЗЫВАЛИ?

В двухкомнатной квартире на Пироговке было не продохнуть от табачного дыма. Разговор продолжался уже третий час, а к единому мнению все никак прийти не могли. Милиция в Луже, чувствовалось, наступала на пятки, общак таял на глазах, а поступлений не предвиделось. Так что если не работать по специальности, то нужно было идти на что-то серьезное.

— Думайте, мужики, лучше, — дедок повернулся в кресле и еще раз оглядел своими желтоватыми глазами окружающих, — вам башка дана не только для того, чтобы неделями водку трескать за счет покупателей. Нужно что-то нестандартное, необычное. Причем такое, чтобы все эти лохи перестали думать о своих кошельках и впали в анабиоз.

— Где это ты, дед, таких верхушек нахватался, — перебил его один из подельников. — Мы тут работаем, а не в театре выступаем. Да и я вам не клоун, выступать перед всеми. Да и к тому же соображай, как можно всех их внимание привлечь к чему-то одному? Ведь это же не стриптиз…

— А у меня, кстати, есть одна девица, — оживился молоденький карманник Сеня, — огонь, а не баба. Я помню, как ее первый раз увидел, так сразу оцепенел. Думал, что у меня от такой красоты крыша потечет.

— Да у тебя мозги дурные от любой бабы, — остудил его дед, — а после того, как вышел из колонии, так вообще тебя от девок не оторвать. О деле лучше думай.

— Так я же и думаю, — продолжал Сеня. — От такой бабы вся Лужа в оцепенении будет минут двадцать-тридцать. Она сейчас с Багром живет. Вы же его знаете, толковый, свой парень. Вот они нам и помогут. Она, кстати, говорят, в театральном училась. Вот и будет спектакль. Одной премьеры нам надолго хватит…

…День выдался на славу. Стояло яркое, теплое июльское воскресенье. Несмотря на ранний час, на часах было чуть больше семи, рынок Лужники оживленно гудел растревоженным ульем. Кто-то еще только продвигался с тюками и коробками к своим местам, кто-то заканчивал развешивать