Правда и ложь в истории великих открытий - Джон Уоллер

Предвидя, что ему будут говорить — мол, микроорганизмы размножились спонтанно из органического материала, имеющегося в нитроцеллюлозе, — Пастер повторил эксперимент, используя вместо нитроцеллюлозы асбест. И в этот раз атмосферная пыль, попавшая на асбест, привела к появлению микроорганизмов в стерильном до того растворе. Таким образом, заявил Пастер, ему удалось убедительно доказать, что микроорганизмы появляются только тогда, когда жидкость загрязняется находящимися в воздухе твердыми частицами.

Впоследствии Пастер усовершенствовал свои методы: он стал использовать знаменитый сосуд с длинным горлом. Вместо запаивания сосуда он вытягивал и изгибал его горловину так, что при нахождении в спокойной комнатной атмосфере воздух и содержимое сосуда не взаимодействовали. Подсахаренная дрожжевая вода в большинстве сосудов нагревалась, а несколько сосудов оставались для контроля без обработки. После выдерживания в течение 24–36 часов непрокипяченные жидкости покрывались слоем плесени, тогда как прокипяченная жидкость оставалась без изменений. Лишенные контакта с атмосферными частицами, растворы оставались стерильными. Для еще большей убедительности Пастер отбивал горлышки у сосудов, где плесени не было, и, как только атмосферный воздух начинал поступать в сосуд, плесень появлялась. Итак, говорил ученый, только нахождение микробов в воздухе может объяснить наблюдаемую картину.

Хотя благодаря этим блестящим экспериментам первый раунд остался за Пастером, соревнование на этом не закончилось. Пионеры производства консервированных продуктов стали утверждать, что разложение продуктов происходит даже при малейшем попадании на пищу кислорода. Перед Пастером возникла довольно сложная задача. Ранее он полагал, что различные типы микроорганизмов приводят к различным видам разложения и брожения. Но как быть с Пуше и изготовителями консервов, утверждавших, что достаточно небольшого количества кислорода или воздуха, чтобы возникла новая жизнь, он пока не знал. Он лишь сомневался в том, что в таком небольшом объеме газа может поместиться столько различных типов микроорганизмов.

В ноябре 1860 года Пастер попытался разрешить это противоречие, для чего ему пришлось подняться на 2000 метров над уровнем моря и оказаться на леднике Мер де Гляс в Альпах. Предположив, что количество микроорганизмов в воздухе меняется в зависимости от плотности органического вещества в окружающей среде, он провел несколько недель, размещая на разных высотах предварительно стерилизованные сосуды, наполненные кипяченой подслащенной водой с небольшим количеством дрожжей. Последний комплект сосудов он разместил на самом леднике. Все выставленные сосуды были потом запаяны и помещены в термостат, где поддерживалась температура, оптимальная для роста микроорганизмов. Как и предполагал Пастер, чем меньшему воздействию микробов подвергалось содержимое сосуда, тем меньше в нем было брожения. На вершине ледника Мер де Гляс одного кислорода было недостаточно для того, чтобы началось брожение. Пуше подвергся публичному унижению еще раз.

Но даже тогда Пуше и его сторонники не признали поражения. Они просто заявили, что из-за перегрева подсахаренных, содержащих дрожжи растворов, которые использовались на леднике Мер де Гляс, произошло разрушение «вегетативных сил», необходимых для создания новой жизни. В 1863 году, проявив невиданное техническое мастерство, Пастер собрал кровь и мочу непосредственно из вен и мочевого пузыря здорового крупного рогатого скота. Эти среды не требовали стерилизации путем нагрева, но, как и в прежних его экспериментах, микроорганизмы появились только в тех сосудах, где имелся доступ атмосферного воздуха. Год спустя в актовом зале Сорбонны Пастер нанес удар, который многие посчитали coup de grace[2] Вернувшись к экспериментам Пуше со стерилизованным сеном и кюветами ртути, Пастер доказал: несмотря на то что его оппонент принял все меры к стерилизации органического материала и использовал неатмосферный воздух, он недостаточно внимательно отнесся к другому возможному источнику заражения, а именно к ртути. Продемонстрировав присущую ему виртуозность, Пастер представил экспериментальное доказательство того, что в опытах Пуше ртуть оставалась в контакте с атмосферным воздухом и, следовательно, явилась переносчиком микробов.

Блеск мысли и экспериментальное мастерство Пастера так вдохновили его аудиторию, что по окончании доклада слушатели — а это были представители высшего общества — аплодировали ему стоя. Частично это произошло потому, что в те времена высшая наука и высшее общество понимали друг друга гораздо лучше, чем сейчас. Аристократия, особенно во Франции считала необходимым быть на переднем крае науки. Однако на триумф Пастера работал еще один фактор. За 60 лет, предшествовавших этому, Франции пришлось пережить кровавые конвульсии революционного террора, крах империалистических амбиций Наполеона, реставрацию монархии, узурпацию власти Бурбонами и переход трона к племяннику Наполеона — Луи Наполеону Бонапарту. Многим в тот вечер могло показаться, что манипулировавший сосудами и кюветами Пастер представлял собой тихую гавань рациональности. В мире, от которого отделяли их эти стены, любое решение вопроса не могло обойтись без воинственных санкюлотов, шпаг, баррикад и государственных переворотов. Здесь же истина доставалась тому, кто был убедительней. Эксперименты Пастера утоляли жажду справедливости и беспристрастности. Это было как раз то, что так недоставало политике и религии.

Завершив свою эпохальную лекцию, Пастер заставил всех прийти к единому мнению. Обращаясь к восторженной аудитории, он перешел на метафизику. Не позволяя бактериям из воздуха проникнуть в сахарно-дрожжевые растворы, объяснял он, «я лишил их главного — того, что не дано создать человеку… Я удалил жизнь, ибо жизнь — это бактерии, а бактерии — это жизнь».

УДАЛОСЬ ЛИ ПАСТЕРУ ОПРОВЕРГНУТЬ ИДЕЮ СПОНТАННОГО РАЗМНОЖЕНИЯ?

При таких обстоятельствах нет ничего удивительного в том, что Пастера стали воспринимать в обществе как святого. Однако в софитах современной науки наша история начинает рассыпаться. Пастер победил, но сегодня стало очевидно, что в 60-е и 70-е годы XIX века он так и не смог привести неоспоримые аргументы против спонтанного размножения. И ярким свидетельством того, что Пастером двигали больше убеждения, чем факты, — как об этом и сказал Клод Бернар — являются его лабораторные дневники.

Записи, оставленные Пастером, выглядят довольно странно: трудно поверить, будто их писал человек, утверждавший, что он исследовал феномен спонтанного размножения «без предрассудков». В 1861 году эксперименты Пастера с ртутью и подслащенной дрожжевой водой показали, что рост микроорганизмов начинается еще до того, как в эту среду попадает атмосферный воздух, причем так было более чем в 90 % случаев. Другими словами, за два года до того, как он понял, что ртуть тоже может загрязнять органические растворы, его ключевой эксперимент свидетельствовал в пользу Феликса Пуше. Гений Научного Метода позднее объяснял, что не опубликовал эти результаты, поскольку они были совершенно не в его пользу. При таком подходе спонтанному размножению было нелегко рассчитывать на беспристрастный подход. По сути, борясь с Пуше, Пастер принимал во внимание лишь те эксперименты, которые опровергали идею спонтанного размножения. Все остальные опыты, не соответствовавшие его убеждениям и ожиданиям, считались «неудачными».