Девочка из стен - Эй Джей Гнюзи

— Ты чудила, идиот и сопляк, — процедил он. — Ради всего, к чертям, святого, почему ты не можешь быть нормальным братом? Разбуди меня еще раз — и я выбью из тебя все дерьмо.

За десятилетия своего существования старый дом повидал никак не меньше полудюжины семей, и все они пытались — безуспешно — переделать его на свой лад. Дом покладисто вбирал в себя все нововведения и перепланировки, бережно храня в своих стенах память о каждых жильцах. Кто-то оснастил его встроенными шкафами, другие пристроили заднее крыльцо, а третьи превратили его в крытую веранду. Подсобки были разжалованы в кладовые, игровая комната прошла путь от гостиной до кабинета, а кухня в какой-то момент раздобрела почти в два раза и поглотила гаражное помещение.

Дом походил на лоскутное одеяло, состряпанное из самых разных кусков человеческой фантазии. Или на какое-то нелепое мифологическое существо. Белые ионические колонны в прихожей высокомерно поглядывали на кремовые подвесные потолки 1970-х годов и люминесцентные лампы гостиной. Открытые паркетные полы коридора на втором этаже в некоторых спальнях укрылись толстым одеялом коричневого ковролина. В библиотеке скучал непригодный для использования камин без дымохода. Из стены родительской спальни торчали резные кованые ребра системы отопления, газ к которой так и не был проведен. Каждый уголок дома дышал историей: десятилетие за десятилетием люди пытались здесь обжиться — и никому это так и не удалось.

Сколько девочка его помнила, дом всегда находил чем захворать: ржавели то водопроводные трубы, то сам котел, протекал потолок, лопался водосток, гараж чуть не стал прибежищем пчел-плотников, а чердак — гнездом для пары белок. Поэтому, что при ее родителях, что при Мейсонах, в доме было полным-полно недоделок: так и не ожило устройство внутренней связи для переговоров на разных этажах, а витражное окно над кухонной плитой тускнело на фоне каменной стены.

Все ее детство мама и папа постоянно жаловались, что, стоило им затеять ремонт, как где-то на другом конце дома обязательно ломалось что-нибудь более существенное, вынуждая их бросать начатое на полпути. Слишком много воспоминаний. Вот мама с отверткой в зубах бежит вниз по лестнице на кухню спасать выкипающий ужин. А вот девочка с папой всматриваются в потемневший от влаги потолок кладовки:

— Интересно, это твоя ванна потекла или наша? Или еще что-то? — Над их головами разверзается изнанка стен — будто система пещер в глыбе дома. — Давай разбираться.

Неудивительно, что месяц назад, в начале марта, узнав о решимости миссис Лоры потягаться с домом в упрямстве, девочка испытала что-то вроде дежавю. Мать семейства Мейсонов хотела прорубить в кабинете еще одну дверь и сделать его проходным между родительской спальней и комнатами мальчиков. Единственный коридор подковой змеился через верхний этаж. Спальни были на разных оконечностях этой подковы — создавалось ощущение, будто они и вовсе в разных домах. Девочка и сама знала об этом не понаслышке: раньше комната Маршалла была ее комнатой, и, когда ей становилось одиноко перед сном, приходилось очень сильно напрягать слух, чтобы услышать тихие голоса родителей, доносящиеся из спальни. В тот мартовский день нанятый миссис Лорой рабочий попытался продраться сквозь крепкий скелет дома. Почти все утро его пила пронзительно визжала и отплевывалась с боем вырванными щепками. После обеда мистер Ник не выдержал и, прихватив мальчиков, отправился на дневной спектакль. Миссис Лора сбежала на шезлонг посреди огорода. Девочке же оставалось только зажать уши ладонями и ждать.

Около двух часов пополудни пила в последний раз вяло рыкнула и сдалась. Рабочий протопал к окну спальни Эдди и позвал миссис Лору.

— Я-то думал, это, сваи перережу — и делов, — сказал он с характерным южным акцентом. — Только вот представьте себе, дерево — как камень. Погнуло зубья моей пилы!

Для пущего эффекта рабочий взял молоток и ударил им по свае. Звук был такой, будто он и вправду врезался в камень. Девочка, которая слушала их разговор, прижавшись ухом к стенке кабинетного шкафа, от неожиданности прикусила язык.

— Это не дом — это шахта какая-то! — подытожил рабочий.

Девочка сплюнула в коробку со старыми джойстиками Маршалла. Катился бы этот шумный парень вместе со своей пилой хоть в шахту, хоть в пекло.

— Я правильно понимаю, что вы отказываетесь от работы? — разочарованно уточнила миссис Лора. Девочка сразу представила, как она наклоняется, разглядывает древесину и прикидывает, сможет ли сама выпилить проклятый проход.

— Ну, говорю же: тут как в шахте, — рабочий хохотнул, — без взрывчатки не пробьется.

— Уж конечно.

Миссис Лора тоже саданула молотком по стене. На этот раз девочка успела подготовиться.

— Как камень, — подтвердила она. — Боже. Это место не устает нас удивлять.

Может, это наконец умерит ремонтный пыл Мейсонов. Девочка, как никто, знала, что некоторые вещи в этом доме просто невозможно изменить. Или всего лишь надеялась на это. Но, в конце концов, она ведь знала эти стены, знала их изнанку, знала каждую бороздку, каждый шрам, оставшийся от прошлых жильцов.

Сколько бы старшие Мейсоны ни задыхались по вечерам от запаха свежей краски, изогнувшись с кисточками у шкафчиков в ванной. Сколько бы они ни корпели над настольной пилой на заднем крыльце. Сколько бы ни звали недовольных мальчишек помочь с очередными ремонтными затеями выходного дня, будь то починка выдвижных кухонных ящиков, замена треснувшей плитки в родительской спальне, укладка нового утеплителя на чердаке, подключение недавно купленных потолочных вентиляторов к старой проводке, вьющейся сквозь стены, или разбор глубокого шкафа в гостиной, где уже не одно десятилетие хранились оставленные предыдущими жильцами вещи…

Никто из них никогда не будет знать дом так, как она.

Единственным одобренным Девочкой из Стен новшеством Мейсонов были часы. Горластые часы. Способные докричаться до всех комнат первого этажа. Если прислушаться, их бой можно было различить и в пристроенном к дому гараже, калачиком свернувшись в покоящейся там лодке, и наверху, под плюшевым одеялом в коридорном бельевом шкафу, и даже выше, в темной духоте чердака.

Антикварные часы совершенно не выглядели на свой возраст. Старинные вещи представлялись девочке пыльными, ветхими, покосившимися — чем-то из особняка Эбенезера Скруджа. Часы же стереотипов не признавали. Они оказались неожиданно для присущей им голосистости скромных размеров: мужчине часы пришлись бы чуть выше пояса, а невысокой одиннадцатилетней девочке — как раз в рост. По форме они отдаленно напоминали пирамиду, гладкий глянцевый бок плавной волной обрамлял циферблат. Насыщенного цвета кедровый корпус был отполирован так, что, отражая свет зажженной лампы, сиял едва ли не ярче ее самой. В узком стеклянном просвете снизу качался маятник с выгравированной на нем южной короткохвостой бурозубкой.

Миссис Лора называла их внучатыми часами. Название звучало вымышленным, но девочке оно понравилось. Ей представлялась такая же, как она, юная барышня, которая, по странному стечению магических обстоятельств, превратилась в химеру, в существо, сочетающее в себе две сущности, — как русалка или сфинкс. Подбоченившиеся в углу прихожей часы виделись девочке одновременно ребенком — и ухмыляющейся старухой.