Замужем за олигархом - Ирина Лобановская

А через две недели баба Таня принесла в комнату Миши, который прилежно решал задачу, какой-то конверт.

— Вот, Мишенька, — сказала она, тяжело опустившись на стул, и вдруг залилась слезами, — ты едешь в Москву… А Господь все управит…

Миша вдруг страшно испугался.

— Я не поеду ни в какую Москву! — закричал он. — Зачем она мне?! Я от тебя никуда не поеду! Я хочу быть с тобой!

— Со мной тебе было хорошо, пока ты был маленький, — логично возразила бабушка, вытирая слезы. Но они все бежали и бежали, и не было им конца… — Но теперь ты вырос. Тебе нужно жизнь свою устраивать… Я написала твоему дяде, брату твоего отца. И он ответил, что согласен тебя взять. Будешь там учиться и жить. Вообще-то, честно говоря, он мне писал не раз… — Бабушка тяжело вздохнула. — Все хотел тебя забрать и воспитывать. Усыновить хотел… У него своих детей нет. Но я не отдавала. Может, и не права была, не знаю… Но сейчас тебе пора… Время твое настало, Мишенька… Поезжай к дяде…. А мне письма пиши да приезжай на лето. Господь все управит. Приезжать-то будешь?..

Бабушка взглянула на него красными заплаканными глазами, и Миша не выдержал, тоже заревел в голос, как маленький — даже стыдно — бросился к ней и уткнулся в колени.

— Никуда я не поеду, никуда! Я без тебя не хочу! Тут хорошо! Волга, колокольня, пароходы… Я техникум здесь окончу! И на завод пойду! Я хочу быть с тобой, баба Таня!

Бабушка молча кивала, мелко-мелко, точно так же, как ее покойная сестра, к которой они часто теперь вдвоем ходили на кладбище. И смотрела куда-то вдаль. И видела в этой загадочной дали что-то Мише неведомое…

Дядя Наум встретил племянника на вокзале.

— Так вот ты какой вырос, Михаил, — сказал он и задумчиво улыбнулся. — На Аркадия похож, рыжеватый, его масть… Ты не грусти. — Дядя сразу уловил настроение Миши. — Начинать всегда трудно, но приходится. Со школой я уже договорился, это близко от дома. Театральная, не простая! — Он заговорил горделиво. — Сам к директору ходил! Там дети артистов учатся, и ты будешь. А чем ты хуже? Да ничем! Живем мы в центре, тебе понравится. — Дядя подхватил Мишины рюкзачок и баул и повел на привокзальную площадь. — Понял, нет? Не переживай, бабушку будешь видеть часто. И к ней поедешь, и она к нам. Это просто, как три рубля.

— Баба Таня не любит Москву, — наконец разлепил губы Миша, изумленно оглядываясь.

Давно не виденная столица поразила суетой, шумом и беспорядочностью. Вот уж правда, большой муравейник…

— Ничего, полюбит, — усмехнулся дядя Наум. — Тебя-то она любит, а ты здесь… И нам с тобой будет повеселее. Своих-то нет… И племянник ты у меня единственный. Понял, нет?

До дома доехали на «Жигулях». Оказалось, у дяди имелась своя машина. Во дворе дома, выйдя из нее, Миша сразу заметил через арку на троллейбусной остановке огромную рекламу какого-то журнала, размером метра два на полтора. Фотография девушки, снимающей с себя трусы. Кто-то написал внизу крупно и жирно: «Москвичи! Вам перед детьми не стыдно?!»

Миша удивился и смущенно отвел глаза.

Так началась его жизнь в столице. Новая жизнь. Удивительно, фантастически прекрасная. Даже не верилось, что она вероятна среди погрязших в страшных грехах и пороках, забывших о Боге людей.

«Надежды маленький оркестрик под управлением любви…» Так пел Окуджава, которого очень любил слушать дядя Наум.

И Миша даже стал с изумлением порой подумывать, что если рай на земле возможен, то он находится сейчас именно там. Кощунственность этой мысли нисколько его не ужасала и почти не удивляла, а, наоборот, безупречно входила в правила игры.

Он казался самому себе Алисой в Стране чудес… Эту книгу читала когда-то Мише бабушка. И необычная сказка ему очень поправилась.

Через два дня после приезда в Москву Миша робко, бочком, совсем как покойная баба Женя, вошел в свой новый класс и остановился. Он волновался перед первым днем учебы в новой школе, а потому пришел чересчур рано. Собственно, он не пришел сам, а его привел дядя Наум. Тетя Бела, провожая их утром, накормила вкусно и сытно и пожелала удачи и успехов. Даже всплакнула. Она оказалась слезливой, доброй и рыхлой, внешне напоминая Мише полную, дородную, хозяйственную бабушку. Только баба Таня всегда была энергична и собранна, не позволяла себе сильно распускаться даже при мыслях об умершей Иринушке, а тетя Бела была медлительна, излишне суетлива и нервна. И первые дни жизни Миши в Москве прошли как-то полусонно, полуосмысленно, словно жил там не он, а кто-то другой.

На следующий после Мишиного приезда день дядя Наум вывел машину из гаража, усадил рядом с собой племянника и повез его по магазинам. Купили и брюки, и джинсы, и несколько рубашек и свитеров. Еще две пары ботинок, кроссовки, куртку… Потом сумку для школы и разные там ручки-тетрадки…

— Ну, на сегодня хватит, — удовлетворенно произнес дядя, с удовольствием оглядывая заднее сиденье, заваленное пакетами и свертками. — Остальное прикупим позже, поближе к зиме. Сапоги тебе нужны зимние, дубленка, шапка… Понял, нет?

Миша сидел рядом с ним, робко озираясь и втянув голову в плечи. У него никогда в жизни не было подобного великолепия. Да и квартира дяди… она тоже поразила воображение мальчика из провинции, привыкшего жить на бабушкину пенсию и жалкие доплаты от государства. Квартира Каховских производила неизгладимое впечатление. Большая, с прекрасным паркетом и дорогими обоями, где на стенах, увешанных картинами, соседствовали ностальгические пейзажи и абстрактные яркие неопределенности, она притягивала к себе и манила задержаться как можно дольше. Все в ней казалось слишком необыкновенным. Было так на самом деле или Миша по младости лет еще плоховато разбирался в этой чересчур пестрой и разнообразной жизни?

А ванная… Именно здесь по-настоящему ощущались подлинный утонченный вкус, пристрастия и неограниченные возможности хозяев квартиры. Сверкающая дорогим кафелем и шикарной сантехникой, с бесконечными рядами «пантинов», «давов» и «рексон» на многочисленных полочках, ванная могла поразить даже куда более искушенную душу.

А еще магнитофон, о котором Миша у бабушки мог только безнадежно мечтать, видеокамера, два цветных телевизора с огромными экранами…

Изобилие и роскошь обрушились на Мишу мгновенно и неожиданно, придавив его к земле. Благосостояние тоже надо было пережить, переварить и к нему привыкнуть.

Дядя Наум оказался красив. По-настоящему красив, с правильными четкими линиями лба, носа, ушей и подбородка — волевого и резкого. Гордо откинутую назад, к спине, голову украшала рано поседевшая шевелюра просто устрашающей густоты. Правда, от сидячей работы, несмотря на обязательную утреннюю гимнастику, он начал полнеть и, пытаясь спрятать постоянно вылезающий из-под пояса круглый животик, часто рассеянным движением, которого сам не замечал, подтягивал брюки вверх. Ходил он упруго и властно. В его походке угадывалась поступь льва. Интересно, сразу подумал Миша, многие ли его принимают за льва? Разве что тетка… А еще кто?