Клон Дьявола - Скотт Сиглер

Гюнтер посмотрел вниз, руки отыскали несколько кнопок. Он предпочитал ночные смены. Удобно устроившись на посту охраны, Гюнтер «мониторил» два десятка камер, покрывавших голую территорию комплекса «Генада» на острове Баффинова Земля, большого ангара, приютившего и коров, и транспортные средства, переходы и лаборатории главного здания. Восемь жилых помещений главного корпуса также были оборудованы камерами, но Колдинг распорядился их отключить. За исключением комнаты Цзянь — в ней камеры работали постоянно. Гюнтер почти все ночные вахты напролет сочинял любовные вампирские романы, не сводя, однако, глаз с Цзянь. Это было главной обязанностью ночного дежурного — следить, чтобы та не пыталась покончить с собой.

Лицо Гюнтера на дисплее сменила черно-белая картинка с высоко расположенной камеры: очень полная женщина, ворочающаяся на постели, густые черные волосы закрывали большую часть лица. Колдинг разглядел, как двигаются ее губы, увидел ее испуганный взгляд.

Выспаться сегодня не удастся.

— Ладно, Гюн. Я позабочусь о ней.

Он нажал «отбой», и экран потемнел. Колдинг выскользнул из постели, голые ноги ощутили неприятно холодный пол. Как бы сильно в помещении ни топили, пол всегда оставался ледяным. Он влез в потрепанные шлепанцы, натянул халат и вставил в левое ухо крохотный наушник. Затем легонько постучал по нему кончиком пальца, включая связь.

— Гюнтер, проверка связи.

— Вас слышу, босс.

— Хорошо, я уже иду. Если она очнется до моего прихода — кричи.

«Беретту» Колдинг хранил в ящике прикроватной тумбочки. Пистолет сегодня не нужен. Он направлялся к Цзянь.

Ее кровоточащие пальцы превратили панду из черно-белой в черно-красную. Тельце панды, лапа тигра, нога носочной обезьянки, рука пластмассовой куклы и черная голова с полным заостренных зубов ртом. Ее непослушные руки держали странное существо, уродца вроде Франкенштейна доктора Сьюза, собранного из нелепо подобранных частей тела.

— Не надо, — прошептал голос маленькой девочки Цзянь. — Пожалуйста, хватит.

Она молила и в то же время, словно наблюдая знакомый старый фильм, знала, что последует дальше. Она начала кричать чуть раньше, за мгновение до того, как черные глаза распахнулись и впились взглядом прямо в нее: первобытные, бесчувственные, но вне всяких сомнений — голодные.

Что-то потрясло ее, потрясло. Неведомое животное с телом панды раскрыло рот в жуткой улыбке. Дьявольской улыбке. Непарные конечности — розовая пластмасса куклы и тигровая оранжево-черная полосатость — дрогнули и потянулись к ней.

Как только существо раскрыло рот, чтобы укусить, это что-то потрясло ее еще сильнее…

Колдинг еще раз легонько потряс Цзянь. Та моргнула, просыпаясь, но выражение ужаса оставалось на заспанном лице. Шелковистые черные волосы слиплись от пота и слез.

— Цзянь, все хорошо.

Он наблюдал эту женщину уже два года, пытаясь помочь ей — и потому, что это было его работой, и потому, что она стала ему добрым другом. Для Цзянь дни делились на плохие и хорошие. Плохие дни причиняли страдание Колдингу, вынуждая чувствовать себя некомпетентным и бессильным. Однако он всегда напоминал себе, что Цзянь все еще жива и это кое-что значило. Дважды та пыталась покончить с собой — обе попытки он пресек лично. Цзянь моргнула еще раз, возможно пытаясь глядеть сквозь волосы, и, выбросив руки, порывисто обняла Колдинга. Он обнял ее в ответ, похлопав по спине и этим как бы отгоняя ее страхи, — как свою дочку, а не женщину пятидесяти двух лет.

— Я опять видела сон, мистер Колдинг.

— Все хорошо, — ответил Колдинг. Он чувствовал ее слезы у себя на щеке и плече. Цзянь всех мужчин звала «мистер»: с ее сильным акцентом это всегда звучало как «мии-ста». Ему так и не удалось уговорить ее называть его по имени.

— Все хорошо, Цзянь. Может, еще поспишь?

Она подалась назад, отстраняясь от него, и вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Нет. Только не спать.

— Да ладно, Цзянь. Просто попытайся. Я же знаю, последние три дня спала не больше шести часов.

— Нет.

— Ну, хоть попробуй, а?

— Нет! — Она повернулась и выбралась из-под одеяла, удивительно грациозная для женщины, весившей 250 фунтов и ростом пять футов шесть дюймов. До Колдинга слишком поздно дошло, что на ней лишь только верх пижамы. Он смущенно отвернулся, но Цзянь будто ничего не замечала.

— Поскольку я встала, надо поработать, — заявила она. — Сегодня утром у нас очередной тест иммунной реакции.

Колдинг потер глаза, отчасти для того, чтобы не выглядеть, будто старается не смотреть. Он уставился на знакомую шахматную доску на комоде. Цзянь выиграла у него девяносто семь раз кряду, но кто считал?

Бутылочка с ее лекарством соседствовала с шахматной доской. Прозрачная полоска, бегущая вниз по боку бутылки, позволяла видеть, сколько жидкости оставалось. Поперек полоски черными аккуратными буквами были нанесены даты в убывающем порядке: вверху — первое ноября, тридцатое ноября — внизу. Уровень жидкости был сейчас на отметке «7 ноября».

— Да, лекарства я принимаю, — сказал Цзянь. — Может, я и сумасшедшая, но не дура.

Но принимала ли она их на самом деле? Состояние только ухудшалось, частота и интенсивность кошмаров росли.

— Не говори так о себе, Цзянь. Я тебя сумасшедшей не считаю.

— А еще вы не считаете себя симпатичным, — сказала женщина. — Это доказывает, что ваше мнение спорно.

«Вжик» молнии ее брюк подсказал ему, что можно смотреть в ее сторону. Цзянь натягивала гавайскую рубашку — цвета лайма с желтыми азалиями — поверх белой футболки с пятнами от пота. Густые черные волосы по-прежнему влажно свисали, закрывая лицо, но сквозь эти волосы Колдинг видел черные круги под налитыми кровью, испуганными глазами.

Она прошла к своему причудливому компьютерному столу, села и включила питание. Семь плоских мониторов вспыхнули, окутав ее беловатым свечением: три на столе, два по бокам и четыре над ними в ряд — все мониторы чуть наклонены и установлены полукругом так, что Цзянь приходилось вертеть головой слева направо, чтобы видеть их все.

Колдинг поставил бутылку с лекарством на место и подошел к ее рабочему месту. Все семь экранов изображали плавающую ленточку букв «A», «G», «T» и «C». Время от времени буквы меняли цвета, иногда переливались яркими полосками, иногда и то и другое одновременно. У Колдинга это ассоциировалось с многоцветной цифровой рвотой.

Иммунная реакция являлась препятствием, которое научная троица генадских гениев — Клаус Румкорф, Эрика Хёль и Цзянь — элементарно была не в состоянии преодолеть. Это был последний серьезный теоретический барьер, ставший между «Генадой» и перспективой спасения сотен тысяч жизней в год. Сейчас, поскольку Цзянь проснулась, она приготовится к тесту или, скорее всего, к очередной неудаче и, как водится, — к ярости и возмущению доктора Клауса Румкорфа.