Шенгенская история - Андрей Курков

– И ты думаешь, что вот этим он сможет вам заработать на жизнь в Париже?! – Борис поднялся, надел кожаную куртку. – Будет хреново – позвони! Пришлю денег на обратный билет. Тоже на автобус! Но только тебе!..

Борис резкой походкой вышел из кафе и, словно специально, прошел по тротуару близко-близко к окнам, за которыми пила кофе пожилая парочка иностранцев и Барбора.

– Вы что-нибудь еще желаете? – спросил официант.

– Нет, – выдохнула девушка и поднялась из-за столика.

Одноклассник Клаудиюса Марюс встретил их прямо на платформе автовокзала «Виктория». Пока Ингрида осматривалась, Марюс помог Клаудиюсу забросить рюкзак на плечи, а потом закинул себе на спину и рюкзак Ингриды. Так что первые шаги по лондонской земле дались ей особенно легко.

– На квартире нас ждут через три часа. А пока можем погулять, посидеть в кафе, – сообщил Марюс.

– Так давайте вещи в камере хранения оставим! – предложила Ингрида и бросила взгляд на тяжелое, свинцовое небо над головой.

– По три фунта за место, – сказал Марюс и отрицательно мотнул головой. – Лучше эти фунты в кафе проесть!

– Да у нас пятьсот фунтов, – похвасталась девушка, все еще рассматривая небо над Лондоном и думая, что не так уж оно и отличается от зимнего литовского неба.

– На двоих? И все?! – удивился Марюс. И тут же решил изменить тему, заметив в глазах Ингриды беспокойство. – Пойдемте! Тут рядом есть одно симпатичное кафе с почти литовскими ценами!

И Марюс повел приехавших за собой по Воксхолл-роуд. Минут через десять они свернули на боковую улочку и увидели целый ряд маленьких магазинчиков.

Присели в дальнем и темном углу итальянской траттории, не обремененной дизайном и особой мебелью. На стенке висело меню с перечислением десятка видов пиццы. Справа от бара – холодильник со стеклянной дверью, в нем – бутылки с колой и фантой.

– Я угощаю, – объявил Марюс.

Две пиццы на троих и бутылка колы с тремя стаканами. Легкий столик из красного пластика пошатывался на неровном полу, покрытом коричневой керамической плиткой. Ингрида свернула уже ненужный автобусный билет и подсунула под одну из ножек стола.

Клаудиюс наклонился к рюкзаку Ингриды, вытащил оттуда бутылку бальзама «Три девятки». Заговорщицки глянул на Марюса. Тот кивнул.

Клаудиюс разлил по трети стакана и спрятал обратно.

– Тут вообще классно, – «Три девятки» расслабили Марюса, и его лицо словно округлилось из-за улыбки. – Главное – найти работу. А дальше: калькулятор в руки и всё можно просчитать. Можно и на три фунта в день питаться, можно на пять. Если велосипед покупать, то лучше бэушный и плохого вида, чтобы не украли. Зато экономия огромная.

– А ты сам где устроился? – прожевывая кусок пиццы, поинтересовался Клаудиюс.

– Я сейчас одного серба подменяю на заправке. По ночам. Он на родину поехал, а мне за ночь по тридцать фунтов платят. Чистыми. Хозяин заправки – араб. Нормальный мужик. С ним никаких проблем.

– Тридцать фунтов за ночь? – задумчиво повторила Ингрида. – Это неплохо…

Квартира, куда Марюс привел друзей, находилась в подвальном этаже узкого четырехэтажного таунхауса в двух кварталах от метро «Ислингтон». На окне – решетка из толстой арматуры.

Дверь открыла коротко остриженная молодая женщина в джинсах и длинном свитере синего цвета. Увидела Марюса, кивнула и пропустила гостей внутрь. Сразу провела Ингриду и Клаудиюса в маленькую комнатку с полуторной кроватью и небольшим окном.

– Можете располагаться, – сказала она. – Марюс вам все рассказал?

Ингрида, опустив рюкзак у кровати, обернулась на остановившегося в дверях лондонского одноклассника Клаудиюса.

– Нет, Таня, еще не успел. Сейчас все расскажу.

– Пойдемте на кухню, там уютнее!

Хозяйка завела их на маленькую кухню со старой газовой плитой, умывальником, холодильником и квадратным столиком, за которым едва могли бы разместиться четверо. Однако в этот раз им это удалось.

Первым делом Таня включила электрочайник, стоящий на холодильнике, предложила сесть на табуретки.

– За неделю сто двадцать фунтов, – сказала она дружелюбно. – Только водой и электричеством пользуйтесь экономно. Тут еще две пары живут, и вам надо будет с ними договориться по времени: кто когда пользуется кухней. Устраивает?

Ингрида бросила растерянный взгляд на Марюса. Клаудиюс тоже вопросительно посмотрел на одноклассника.

– Это самые нормальные условия, – произнес тот негромко. – Особенно для вашего бюджета. Когда найдете работу, то сами решите: оставаться или что-то другое искать. Но дешевле вы в Лондоне ничего не найдете! Еще спасибо Тане скажете, – он посмотрел на хозяйку с благодарностью.

Клаудиюс тоже смотрел на нее, на ее волосы, по которым невозможно было определить их натуральный цвет. Свет на кухню попадал из окна, но так как оно выходило на узкий бетонный колодец и на железную лестницу, спускавшуюся с уровня улицы ко входной двери, то и рассмотреть само помещение в его подробностях без включенной под потолком лампочки никто бы не смог. Вот и волосы Тани казались Клаудиюсу то красноватыми, то темными, то русыми, и не мог он понять: или это игра его зрения, ослабленного полумраком кухни, или же действительно она так часто меняла цвет своих волос, что они стали рябыми и отказались «слушаться» новой краски.

– Хорошо, – выдохнула Ингрида.

– Вы, пожалуйста, сейчас заплатите, и я вам дам ключи, – настойчиво произнесла Таня.

Получив деньги, она поднялась к вскипевшему на холодильнике чайнику.

– Только вы их не потеряйте! – Колечко с четырьмя ключами, звякнув, опустилось на стол. – И никому не открывайте! У всех, кто здесь живет, есть свои ключи!

Ингрида кивнула.

Тане позвонили по мобильному, и она вышла, попросив Марюса дождаться ее.

– Вот видите, даже без залога, – сказал он с гордостью.

– А она хозяйка? Она что, русская? – заинтересовался Клаудиюс.

– Нет, хозяева – арабы, они где-то за границей, в Турции. А она у них снимает и пересдает. Иногда и сама здесь ночует.

– Где ночует? – удивилась Ингрида. – Тут же всего три комнаты, и все они заняты!

– Не знаю, может, на кухне. Но она нормальная! Не беспокойтесь!

Вернулась Таня через полчаса.

– Повезло вам, – сказала. – Тут еще одна пара хотела вашу комнату снять. Но я их в другом месте устроила. У знакомых.

Сколько той Европы?! Он ее уже прошел из конца в конец десятки раз! И до своей деревянной ноги, и с нею. Больше всего ему нравилась когда-то Пруссия, Восточная Пруссия. Она была почти родной, как двоюродная сестра. Он ее знал если не с рождения, то уж явно с младых лет и до того странного момента, когда она растворилась в истории. Этот момент длился довольно долго, несколько лет Кукутиса не отпускало ощущение, что где-то рядом варится суп из кислой капусты и гороха. В большом казане, висящем на крюке над костром. Запах этого супа догонял Кукутиса то на одной дороге, то на другой. А тот единственный раз, когда он попал в Кенигсберг, ноги занесли его во самое чрево Восточной Пруссии – в ресторан «Блутгерихт» в погребе королевского замка. И он, напившись пива и наевшись перечных клопсов, никак не мог и не хотел уйти оттуда. Сидел и все любовался люстрами и подвешенными кораблями-парусниками, и торцами больших бочек с фамильными гербами восточно-прусских баронов и изображениями их замков. И ушел, только когда над ним в стойке фельдфебеля замер насупленный и усатый официант, вымолвивший всего лишь одно слово «Zeit!», прозвучавшее, как слово «Ordnung». И тогда, понимая, где он находится и как тут относятся к коротким словам, Кукутис встал и с трудом поднялся по крутым ступенькам из подвала-ресторана со странным названием «Кровавый суд» на поверхность Восточной Пруссии. Шли годы, и он снова и снова заходил в прусские деревни и городки, видел их, слышал их, ловил носом запахи их кухонь. И вдруг, в какой-то момент, что-то изменилось. Они пропали. Пропали пруссы, словно в один момент собрали свои вещи и запахи и ушли. Вот так жили себе веками, встречались на пути, улыбались своей особенной мелкой улыбкой. Первыми и громче всех на всю Европу отпраздновали изобретение барона Карла Фридриха Кристиана Людвига Драйз фон Зауерброна – механическую мясорубку. Казалось бы, ну всё, прощайте, мучения по измельчению ножами мяса для клопсов, здравствуй, новая, комфортная жизнь! Но нет, недолго они радовались появлению механической мясорубки! И вот, видимо, встал кто-то над ними в стойке фельдфебеля, насупленный и усатый или наоборот – хитро улыбающийся и безусый. Встал и сказал «Es ist Zeit».[2]