Полукровка. Эхо проклятия - Андрей Константинов

На экране монитора высветилось окошечко с требованием ввести пароль. С нетерпением человека, совершающего заведомо нечто неприличное, Габузов принялся судорожно тыкать на первые попавшие комбинации клавиш, однако в ответ получал одни только смеющиеся рожицы. Но это непредвиденное препятствие, как ни странно, лишь раззадорило его. Он вспомнил краткий компьютерный ликбез программиста прокуратуры — волосатого, хиппиобразного Пашу, который уверял, что все чайники-юзера в первую очередь все-таки чайники. Они обожают паролировать собственные системы, считая, что тем самым надежно прячут информацию. Между тем пароли эти, как правило, состоят либо из инициалов пользователей, либо из фамилии, либо из даты рождения. Относительно последней пришлось бы залегендированно справляться у Ларисы, однако этого не потребовалось — компьютер проглотил три буквы «ШИМ» (Шверберг Илья Моисеевич) и, поразмышляв некоторое время, впустил-таки Габузова в виртуальные закрома преуспевающего коллеги.

«Ну вот, — усмехнулся Сергей Эдуардович, — кражи еще нет, но взлом уже состоялся… А может, мне в хакеры податься? Говорят, они весьма недурные деньжищи зашибают».

Открыв «Мои документы», Сергей с доселе уже подзабытым азартом гончей (а вернее — легавой) принялся листать электронные папки в поисках ключевых слов. Так… «Оливье»… «Луговуа»… «Наследники»… «Париж»…

Ни одного из этих названий не попадалось, и, уже почти отчаявшись, он просто-напросто взялся открывать все папки подряд. Наконец, в директории «Перельман» мелькнуло знакомое имя — Симон. Габузов так и подался вперед, едва не ткнувшись в экран своим выдающимся носом. И мгновение спустя отпрянул, откинувшись к спинке уютного швербергского кресла, да так резко, что возникший крен едва не перевел его из положения «человек сидящий» в грозящий немалыми разрушениями в кабинете «партер». Совпадение было столь невероятно, что…

Короче, это было просто невероятно! Ибо в качестве потенциального наследника лягушатника Симона Луговуа фигурировала женщина. И не то удивительно, что женщина, а то, что звали ее Самсут Матосовна. И дело здесь не только в том, что по статистике Самсут Матосовных приходится по одной на тысячу Роз Львовн и пять тысяч Ирин Михайловн… Просто в жизни Габузова с юных лет именно это имя ассоциировалось со вполне определенной фамильной тайной, загадкой. И вот поди ж ты — совсем недавно он натыкался именно на это имя.

Пару недель назад, уже за полночь, в холостяцкой однокомнатной квартире Габузова раздался телефонный звонок. Это в былые прокурорские времена Сергей Эдуардович подрывался на первую же телефонную трель. Теперь же, напротив, он предпочитал, чтобы невидимый припозднившийся абонент осознал свою ошибку и, как минимум, перезвонил утром.

Однако телефон звонил настойчиво, и в какой-то момент Габузов, сдавшись в этом невидимом поединке, обреченно снял трубку.

— Ну и?.. — раздраженно поинтересовался он, нимало не рискуя тем самым обидеть собеседника. Ведь в столь поздний час ему могли звонить либо бывший коллега по службе, бравый опер Толян, либо родители.

— О, Сережка, как хорошо, что ты на месте! — Трубка мгновенно раскалилась, как это всегда и бывало, когда звонила Карина — дочь отцовских друзей. Несмотря на холодный петербургский климат и, как она сама выражалась, всего шесть капель армянской крови, эта женщина неизменно являла воистину бешеный темперамент. — Понимаешь, такое дело! Сумку не пускают за границу!

— Чего-чего? Какую сумку? — растерялся Габузов, еще не вполне отошедший от первой дрёмы. — Ты что, в аэропорту, и у тебя не пропускают вещи?

— Ах, какой ты, Сережка, все-таки глупый! В каком еще аэропорту?! Ну ладно, ну оговорилась я. Сумка — это прозвище одной моей близкой подруги, мы ее так в школе звали. Прикинь, она всегда все учебники на уроки таскала, поэтому портфель у нее раздувался, как жаба. А сама она тогда тоже была вся из себя такая кругленькая… Ну, в общем, сумка и сумка…

— Очень трогательно. Вот только я-то тут при чем?

— А при том, что ей вдруг ни с того ни с сего не выдали загранпаспорт! У-у, звери!.. Серенький, у тебя же кто-то там был в ОВИРе? Позвони, а? Может, помогут, сделают? В конце концов, сейчас не тридцать седьмой год.

— Ну не знаю… — замялся было Габузов. — Думаешь, это так просто?

— На благодарность набиваешься? Ах ты, адвокатишка несчастный! — рассмеялась в трубку неугомонная Карина. — Да будет, будет тебе благодарность. Она сама к тебе придет и коньяку настоящего, армянского принесет — «Ахтамар»! У-у, аромат! прелесть! Ну, давай записывай… Головина Самсут Матосовна, девятнадцатого ноября тысяча девятьсот…

— Постой, — удивленно перебил её Сергей, — как ты сейчас сказала? Самсут Матосовна?

— Да, а почему это тебя удивляет? Я ж говорю — наш человек, потому тебе и звоню. Потому и «Ахтамар» будет настоящий, а не какой-нибудь там, литовского разлива. Ну, ты записываешь? Диктую дальше…

В тот, в первый раз мимолетное удивление Габузова с первым же касанием головой подушки и улетучилось. На следующее утро он позвонил Толяну, назвал ему продиктованные Кариной данные, и уже к вечеру тот отзвонился и сообщил, что тема улажена. Мол-де, действительно, возник там некий косяк по линии ФСБ: видать, какой-то старый пердун-гвардеец решил перестраховаться, потому как батя у этой Самсут вроде как диссидент или что-то в этом роде. «Ну да нынче не те времена, — бодрым голосом пообещал Толян, — наоборот, борцы с коммунистическим режимом в фаворе, так что будет у барышни паспорт, никуда эти „внуки Дзержинского“ не денутся». В итоге Габузов перезвонил Карине, назвал заветное слово-пароль для ОВИРа, и, собственно, на этом тема и закончилась. Паспорт, скорее всего, эта самая Самсут уже получила, вот только обещанного «Ахтамара» ему до сих так никто и не подкатил. Ну да это так, к слову, не слишком-то Сергей на него и рассчитывал.

И вот теперь на его горизонте снова всплыла всё та же Самсут Матосовна. «Забавно, — думал Габузов, закуривая очередную (это уже какую по счету за неполных минут сорок?) сигарету. — Как говорил Джеймс Бонд: один раз — случайность, два раза — совпадение, три раза — тенденция… Ну да, поскольку третьего раза еще не случилось, надо подумать, что, собственно, делать с первыми двумя. Во-первых, она — подруга Карины, далеко не самого плохого на этой земле человечка. Во-вторых — она армянка, а кровь, по версии дедушки Тиграна, да и самого Воланда — „великое дело“. И, наконец, в-третьих, она — женщина, в отношении которой собираются принять „превентивные меры“. То бишь дело, похоже, пахнет керосином… И, наконец, самый наконец, я, Габузов Сергей Эдуардович, все ж таки в подобных делах кой-чего кумекаю, ибо не пальцем деланный. Хотя тот же Шверберг, наверняка, думает иначе…»

Размышления были бесцеремонно прерваны секретаршей Ларисой, вошедшей, как обычно, без стука:

— Сергей Эдуардович, там к вам опять эта бабка пришла, которая Блендеева. Насчет кошек.

— Скажите ей, что я занят, — раздраженно выпрямился в кресле Габузов. — Пусть запишется на прием.