Винтики эпохи. Невыдуманные истории - Антонина Шнайдер-Стремякова

В мужские дела Ирма не вмешивалась.

Томас отправлялся с Костей и Наташей на работу и возвращался поздно, жалуясь, что «все хочьет теньги, а в Германия не так». Ирма понимала, что речь идёт о взятках, но понятия не имела, когда, как и в каких размерах их дают и потому молчала, приглашая к ужину. Утром протягивала сумку с котлетами, жареной курицей или пирожками – кофе и чай готовили в магазине.

За неделю до открытия, к 8 Марта, они взяли с собой Ирму. Томас распахнул двери, и перед нею предстал мир роскоши, где всё блестело, как в дорогих парижских магазинах: дверные ручки, причудливые бра, боковая отделка на искусных стеллажах. В её взгляде читались восхищение и одновременно тревога, и он спросил, что её не устраивает. Она улыбнулась:

– Всё сделано, как нельзя лучше, даже страшно…

– Мьилая, здесь любовь будьет. Здесь не стрельять.

– «Не стрельять»? – его же акцентом переспросила она. – Хорошо бы. А ты сторожей нанял?

– Два есть, ещё одьин надо.

– Нет, ещё четверых надо, чтобы каждый день дежурило по двое – через два дня. Понимаешь?

– Да, да, поньимаешь. Это потом.

– Нет, не потом – сейчас.

– Окей. Как тебье? Нравьится?

– Да, очень. Просто супер!

Три кассы размещались треугольником: две недалеко от выхода и одна, центральная, – в глубине зала. На стеллажах расставили парфюмерию и косметику— для женщин, мужчин, детей и подростков. Маленький зал предоставили импортным моющим и чистящим средствам. Для «проб» распаковали флаконы с духами-одеколонами, кремами-помадами и тушами-тенями.

Томас сожалел, что в провинциальном городке нет крупной железнодорожной станции, нервничал и волновался, станет ли магазин такого уровня удачной «пробой» в России.

* * *

А времена надвигались смутные: преступные авторитеты параллелили и меридианили сферы влияния. Криминал набирал обороты. По радио и телевизору ежедневно сообщали об убийствах и разборках. На базарах и вокзалах вымогатели рыскали голодным зверьём. Новое слово «рэкетёры» усваивалось без преподавательского искусства. «Там сёдни рэкетёры лютовали – пришлось уйти», – делились старики впечатлениями «с базара».

«Лютовали» и на улицах. Сидит, бывало, бабуля в каком-нибудь переулке, торгует ягодами и овощами с собственного огорода, вдруг подходит «бугай» и требует:

– Плати, бабка, 5 рублей, – большие по тем временам деньги.

– За что, сынок?

– За место. Иль не слыхала: «Сначала заплати налоги»?

– Тебе что – улицу жалко?

– Плати, я сказал!

– Ишшо не наторговала, нету мене таких денег…

Он пинал картонный, из ящиков, «прилавок», размазывал по асфальту содержимое и уходил, не оглядываясь. Следя за поступью властителей «нового времени», люди впадали в депрессию. Волна завистников и тех, кто любил чужой каравай, шла по нарастающей – в народе, однако, иронизировали, что «пользы от милиции и судов не больше, чем от козла молока».

Томас водил притихшую Ирму по залу, приглашая комментировать и оценивать. Планируя с торца продавать горячий хлеб, он указал на электропечь и озабоченно заметил, что надо искать пекарей.

– В электропечи я стряпать не буду, – строптиво отказалась она, – в русской печи выпекается лучше!

– Здесь не ты стрьяпать – другой людьи.

– Как это – другой?.. А я?

– Ты стрьяпать кухе в первый дьень, а потом будьет пьекарь.

Ирма потеряла дар речи. Чем дольше она молчала, тем гуще проступали слёзы – не думал Томас, что свою роль она видела не в контроле, а в том, чтобы самой стряпать и самой продавать.

* * *

Открытие было превращено в торжественный праздник. Разрезание красной ленточки, дорогие костюмы местной власти, журналисты, телевизионщики – не протолкнуться. «Пробовали», не стесняясь, по три-четыре кусочка кухе, а когда объявили, что «пробовать» можно ещё и косметику («только с рук продавца!» – предупредила Ирма), начали округлять глаза, шумно вдыхать «О-о!», восторженно косить и хлопать в ладоши. Шутили, что долго «догоняли» Америку, но стоило-де женщине найти богатого мужика, как «игра в догонялки закончилась». Смотрелись в зеркала, любовались витринами, одеждой продавцов и приобретали дорогие духи-одеколоны, кремы-помады, туши-шампуни. Ирма недоумевала, откуда, из каких «сусеков»?..

Основными покупателями была бывшая партийная номенклатура. В отличие от простого народа, что копил рублики на «чёрный день» и нёс их в Сбербанк – нёс, как покажет время, чтобы навсегда потерять, – эта категория покупателей знала, что деньги полагалось тратить, а не класть на сберкнижку. Сегодня по «сусекам» не скребли… Неторопливо, с индюшачьей спесью, доставали деньги из нательных «кубышек» – сумок и «широких штанин».

Другой категорией клиентов были те, кто сориентировался в «перестроечном» времени и догадался заняться хоть каким-то «бизнесом»: шитьём-перешиванием, варевом-стряпнёй либо вязанием. В свободное от работы время эти горе-бизнесмены носили на базар свою «продукцию», потому как местом, где можно было хоть что-то заработать, оставался базар. В советские времена на частной торговле лежало клеймо «спекуляция» – оно учило предусмотрительности. Клиентов искали негромко, не на виду – возле киоска либо полупустого магазина, у шофёра-таксиста либо бабульки, торговавшей семечками. Таинственно-тихо со спины вдруг раздавалось:

– У меня хорошие детские платьица, женские блузы. Не надо?..

– А пирогов с картошкой не хотите?..

Подозрительные мысли начинали своё свербительное действо, человек недоверчиво вскидывал на вопрошавшего «спекулянта» глаза – тот смиренно улыбался, и насторожённость переходила в любопытство:

– Ну, покажите…

– Горячие пироги – за рубль? Попробуем, однако…

– Пробуйте, пробуйте.

Так вопрошавший превращался в постоянного «клиента». Идёт, бывало, с внуком по базару «спекулянтша пирогов», а её останавливают: «Женщина, вы где это пропадаете, ждём ваши вкусные пироги!»

– Извините, Вы ошиблись, – и бабушка уводила внука, чтобы он не догадался о её «бизнесе»: клейма «спекулянта» боялись.

«Клиентами» Томаса были, как правило, «челноки»[1]. Они покупали и дорогую европейскую косметику, и хлебные изделия, в то время, как бюджетники, чей труд оплачивался от силу два раза в году, заглядывали, чтоб полюбоваться и погреться… Ирма одаривала, бывало, знакомых учителей и врачей. Не зная, как себя вести, они начинали заискивать, неловко благодарить, отчего неловко становилось и ей.

* * *

Томас вернул часть вложенных денег, нужно было закупать новую партию товара. Он позвонил в Париж, договорился, что по электронной почте отошлёт заказ, и его отправят в Россию. Костя и Наташа собирались закрывать магазин. Со стороны каптёрки[2] раздался вдруг шум и послышался выстрел.