Портрет с пулей в челюсти и другие истории - Ханна Кралль

Я хотела жить.

Не хочу помнить твоего отца.

Не хочу помнить то время.

И тебя тоже не хочу помнить.

(Она не обращала внимания на то, что Хелюся все громче плачет, и без конца повторяла одно и то же.)

– Я боялась.

Я должна была выжить.

Ты напоминаешь мне о страхе.

Я не хочу помнить.

Никогда больше сюда не приходи.

5.

Хелюся второй раз вышла замуж, за австрийца. Спокойного, скучноватого владельца маленькой гостиницы в горах под Инсбруком.

В годовщину смерти отца Хелюся приехала в Польшу. Они с матерью пошли на кладбище (матерью она называла Барбару, а про женщину, которая ее родила, говорила: Эта из Гамбурга). За чаем Барбара сказала:

– Когда я умру, ты все найдешь на кухне, в ящике, где крышки.

Хелюся сердито отмахнулась, а потом призналась, что беременна и немного боится рожать.

– Нечего тут бояться! – воскликнула Барбара. – Я была старше, чем ты, и еще худее, и во́ды у меня отошли слишком рано, а родила тебя очень легко.

Хелюся испугалась, но Барбара вела себя совершенно нормально.

– Сообщить Этой из Гамбурга, когда родится ребенок?

– Как хочешь… Эта женщина сделала мне много плохого, но ты поступай как хочешь.

“О Боже, – задумалась Барбара. – Какие мы без нее были счастливые. Какие веселые. Если бы не она, были бы счастливы до конца жизни…”

“Если бы не она, меня бы не было”, – подумала Хелюся, но не смогла этого сказать матери, которая родила ее очень легко, хотя была старше и худее.

6.

В ящике, который Хелюся открыла после похорон Барбары, под крышками от кастрюль лежали два больших конверта. В одном была пачка купюр по сто марок. В другом – тетрадка, разделенная на две графы: “Дата” и “Сумма”. Барбара откладывала и записывала каждую полученную из Гамбурга купюру.

Хелюся купила на эти деньги две длинные чернобурки. Сшила к ним черное платье, но оказалось, что мех плохо выделан, лезет и вообще к черному не подходит.

7.

Через несколько месяцев после свадьбы она рассказала мужу о своих двух матерях. Немецкого Хелюся еще не знала. Как будет шкаф, знала: Schrank. Подушка – Kissen; это она тоже знала. Прятать – нашла в словаре: verstecken. Страх – тоже в словаре: Angst.

Когда рассказывала во второй раз – двадцатилетнему сыну, – она знала уже все слова. И тем не менее не смогла ответить на простые вопросы: “почему бабушка Барбара не бросила дедушку? почему бабушка Регина убежала без тебя? бабушка Регина тебя совсем не любит?”

– Не знаю, – повторяла Хелюся, – откуда мне все это знать?

– Возьми словарь, – посоветовал сын.

8.

Через двадцать лет после первого разговора Эта из Гамбурга пригласила к себе Хелюсю на пару дней. Показала ей старые фотографии. Играла на рояле мазурки Шопена.

– Из-за войны я не закончила консерваторию, – сказала со вздохом.

Читала наизусть Тувима. Рассказывала о мужчинах. После войны у нее было два мужа, которые обожали ее. Детей у нее не было, но оба мужа ее обожали.

– А как твой муж? – спросила.

Хелюся призналась, что ее второй брак на грани распада.

– Это потому, что он купил несколько гостиниц… Не ночует дома… Сказал, чтобы я устраивала себе новую жизнь…

Она говорила не как с Этой из Гамбурга, а как с матерью, но Эта из Гамбурга испугалась:

– На меня не рассчитывай. Каждый должен выживать сам. Нужно уметь выживать. Я сумела, и ты должна…

– Ты выжила благодаря моим родителям, – напомнила Хелюся.

– Благодаря твоей матери, – поправила ее Эта из Гамбурга. – Правда, только благодаря ей. Достаточно было открыть дверь и пройти несколько шагов. Полицейский участок был напротив, на той же улице. Поразительно, что она не открыла дверь. Я удивлялась, почему она этого не делает. Она тебе что-нибудь про меня говорила?

– Говорила, что если б не ты…

– Я была вынуждена. Я хотела жить.

Ее бросило в дрожь. Она повторяла – все громче, все быстрее – одно и то же:

– Я боялась. Я была вынуждена. Я хотела. Не приходи сюда…

9.

– Чего вы, собственно, хотите? – спросил адвокат, к которому она пошла, вернувшись из Гамбурга. – Вам что нужно: ее любовь или ее деньги? Если любовь, то моя канцелярия этим не занимается. А если речь идет об имуществе, дело ничуть не проще. Прежде всего нужно доказать, что она ваша мать. У вас есть свидетели? Нет? Вот видите. Надо было записать заявление Барбары С. Надо было заверить его у нотариуса. На данный момент остается только исследование крови… Вы твердо решили подавать в суд? А зачем тогда пришли в адвокатскую контору?

10.

– Так ты чья вообще-то? И кто ты? – спросил у нее сын.

– Я твоя мать, – ответила она, хотя ради эффектного финала лучше бы сказала: “Я та, которая выжила”.

Но так отвечают только в современных американских романах.

1.

Прабабушкой Акселя фон дем Бусше была графиня Козель. Кто прадедушка, не совсем ясно. По одной версии – Август II Сильный, польский король и курфюрст Саксонии. По другой – польский еврей, раввин, который из-за конфликта с другими раввинами покинул родные края и поселился в Германии.

В роду Акселя фон дем Б. обе версии – и с королем, и с раввином – существуют две с половиной сотни лет.

2.

У нее были пышные черные как смоль волосы, необычайно выразительные глаза, мраморно-белая кожа и маленький ротик. Так изображали Анну Козель мемуаристы, живописцы и Юзеф Игнаций Крашевский[12].

Август пообещал ей, что она будет королевой. Обещания он не сдержал – через несколько лет бросил ее и приказал сослать в замок Штольпен. Узилищем стала башня замка, где Анна пребывала до самой смерти (с какого-то момента добровольно).

Излюбленным чтением графини в заточении были древнееврейские книги. Так написал Крашевский. Она окружала себя евреями. Религиозные трактаты переводил ей ориенталист, пастор. Она щедро ему платила. Поначалу передавала деньги через надежного посланца, потом они стали встречаться и вели долгие беседы о Талмуде и иудейской религии. Конец беседам положила жена пастора, приревновавшая мужа к графине, которая и в свои шестьдесят лет сохранила былую красоту.

3.

Кто был еврейским любовником Анны Козель?

(Таковой несомненно существовал: как иначе объяснить своеобразное увлечение графини евреями и их религией? И мужчина был весьма незаурядный, это ясно…)