Ночь и город - Джералд Керш

— Просто одолжить тебе сотню фунтов… мм?

— Да, но я верну вам сто пять…

Мистер Кларк покачал головой.

— Не можете? — спросил Фабиан.

— Не могу. Приведи мне завтра сорок неженатых мужчин, а послезавтра я дам тебе двадцать банкнот по пять фунтов, — сказал мистер Кларк.

— Сорок! Черт! Я что, брачное агентство, что ли? Клянусь Богом, мистер Кларк, у меня тут горящее предложение.

— А что, Зои не может раздобыть тебе денег?

Фабиан пожал плечами.

— Может, еще выпьешь, Фабиан?

— Нет.

— Даже по маленькой?

— Нет.

— Так что там у тебя за предложение?

— Вольная борьба. Борцовский клуб. Дело верняк…

— Да, но боюсь, это не по моей части. Но я желаю тебе всяческих успехов. — Мистер Кларк вежливо кивнул, отхлебнул пива и отставил стакан. — Уже половина одиннадцатого. С тобой время летит незаметно! Прошу меня извинить. Спокойной ночи.

— Скряга, — громко пробормотал Фабиан. Если бы в тот момент кому-нибудь вздумалось читать его мысли, он прочел бы следующее: «Сотня фунтов! О черт, черт, черт! Сотня фунтов. Сотня фунтов. Чер-р-рт! Зои просто обязана их раздобыть. А не то я ей шею сверну. Она должна их раздобыть».

Он втянул нижнюю губу, резко встал, так что его стул отлетел назад, и покинул Международный политический клуб.

Гарри Фабиан шагал теперь, не срезая углов, как человек, четко осознающий цель. Цок-цок-цок — стучали его маленькие твердые каблучки, в то время как он, рассекая ночной туман, направлялся на юг, в сторону своей квартиры на Руперт-стрит.

Фабиан обожал подслушивать и подглядывать через замочную скважину; можно сказать, что соглядатайство было его призванием. Подходя к своей квартире, он старался ступать неслышно. Крадучись, как кот, Фабиан поднялся по лестнице и пересек коридор, а приблизившись к двери, остановился и прислушался. Затем осторожно повернул ключ в замке, бесшумно закрыл за собой дверь и снова прислушался. Убедившись, что он в квартире один, вошел в расположенную рядом со спальней маленькую гостиную и надел пальто, висевшее за дверью. Но, едва он повернулся, чтобы уйти, в коридоре раздался звук приближающихся шагов. Фабиан был в своем роде экспертом по распознаванию шагов: он сразу узнал перестук каблучков кубинских туфелек Зои, заглушавший более тяжелые и медленные шаги незнакомых мужских ног. Он проскользнул обратно в гостиную, запер дверь и потушил свет — как раз за секунду до того, как ключ Зои загремел в замке. Он тихо ждал в темноте. Зои, как обычно, проводила своего гостя прямо в спальню. Фабиан услышал ее голос: «Погоди, я зажгу свет… Входи, дорогуша».

Стены квартиры были тонкими, но недостаточно тонкими для Фабиана, который, обладая пытливым умом, любил быть в курсе всего, что происходит вокруг. С этой целью он тайно проделал в стене три или четыре отверстия, просверлив их в темных участках рисунка обоев, так что Зои не догадывалась об их существовании. Через эти отверстия Фабиан мог незаметно подглядывать и подслушивать то, что не предназначалось для посторонних ушей. Он приложил свой зоркий правый глаз к отверстию и заглянул в спальню.

Маленькая комнатка, оклеенная обоями в китайском стиле, освещалась дешевой стандартной лампой, которая отбрасывала зубчатую желтую тень. На полу лежал желто-синий ковер в псевдокитайском стиле. Широкий двойной диван с ярко-синим покрывалом, украшенным розовыми бутонами; платяной шкаф; туалетный столик, заваленный расческами, сломанными пульверизаторами и дешевыми безделушками — такие, как правило, можно выиграть на рождественской ярмарке; распятие.

Зои стояла у лампы и снимала шляпку.

Это была красивая девушка с пышными до неприличия формами, словно индийская статуя; одна из тех девушек, чьи груди, сформировавшись к пятнадцати годам, под влиянием влажной атмосферы избыточного эротизма быстро обвисают, словно помидоры в теплице. Теперь, в двадцать три года, Зои находилась в зените своего физического развития: мужчины, которые не знали ее по имени, упоминали о ней не как о «девушке с черными вьющимися волосами» или как о «смуглой девушке с родинкой на подбородке», а как о «девушке с бюстом». Никем не видимый Фабиан смотрел ей прямо в глаза. «Какая женщина! — подумал он. — До чего же многого она могла бы достичь, не будь она такой размазней!» И правда: вблизи, в свете лампы, Зои казалась необыкновенно прекрасной, но, когда она повернулась к своему спутнику, у нее обнаружился совершенно безвольный профиль — профиль женщины, у которой менструальный цикл преобладает над разумом.

Ее спутник, напротив, принадлежал к числу тех мужчин, глядя на которых едва ли придет в голову мысль о сексе, — робких джентльменов, чья врожденная респектабельность заменяет им мужественность. Войдя в спальню, он снял шляпу. Фабиан мог хорошо разглядеть его лицо — очень бледное, костлявое, которое вдобавок удлиняла лысина на макушке. Остатки волос на его голове были какого-то неопределенного цвета, равно как и тоненькие брови и аккуратно подстриженные усики. У него было абсолютно неприметное лицо — в Сити за время десятиминутной прогулки можно встретить сотню таких лиц, встретить и тут же позабыть, но в лице этого господина было что-то особенное, могущее заставить вас обернуться ему вслед. Его лицо выражало крайнюю степень несчастья, безысходную, унылую, смиренную скорбь. Казалось, будто бесконечные потоки слез проточили глубокие черные тени под его глазами. Вода камень точит — что уж там говорить о несчастном маленьком человеке! «Этот тип выглядит так, словно потерял пятерку, а нашел пенни» — такое определение дал ему Фабиан, глядя в дырочку в стене.

Фабиан без особого интереса разглядывал простое серое пальто, фетровый котелок и тугой воротничок. Он уже встречал людей подобного типа в этой спальне — мужчина из пригорода, которому хорошо за сорок, скрытный, осторожный, напуганный чем-то до смерти, кормилец семьи, зарабатывающий около четырехсот фунтов в год, женатый вот уже двадцать пять лет, уставший от равнодушия жены, охваченный любовным жаром столь непреодолимым, как внезапное желание покончить с собой, и вследствие этого оказавшийся в спальне наедине с проституткой. Фабиан в темноте скорчил презрительную гримасу: он прекрасно знал, что сейчас произойдет. Маленький человек ляжет и обнимет Зои трясущимися руками, а потом вспомнит ужасные истории, которые он слышал о шанкре и параличе, окажется ни на что не способным, начнет извиняться, скажется усталым, положит на стол деньги и сбежит…

Зои включила радио. Из-за стены донесся голос солиста танцевального ансамбля: «Я от счастья сам не свой, словно я богач какой…» Зои пританцовывала по комнате, стаскивая платье. Наконец она осталась в одних черных кружевных панталонах. Фабиан одобрительно кивнул. Но гость, не снимая пальто, сидел на краю дивана.

— Знаешь, — сказала Зои, — ты мне, пожалуй, нравишься. У тебя хорошее лицо. Потанцуем?

— Нет, спасибо, — ответил гость. — Я… на самом деле я пришел сюда вовсе не за… Не за этим. Я не хотел… ничего делать. Мне просто было одиноко. Ты ведь не обидишься, правда? Ты… Ты мне понравилась, и я… я подумал, что ты не будешь возражать… если мы полчасика побудем вместе — просто тихонько посидим.