Нексус - Генри Миллер

Что до меня, если я и имел эсхатологические или иные надежды, именно Достоевский их и убил. Или, говоря другими словами, показал всю тщету и ничтожность тех культурных устремлений, что породило во мне западное воспитание. А вот моя азиатская закваска, пришедшая от монгольских предков, не понесла никакого урона и, думаю, никогда не понесет. Мое монгольское начало не имеет никакого отношения к культуре или личности — эти корни крепко-накрепко сплетены с корнями единого генеалогического древа и черпают из далекого прошлого свою живительную силу. Этот бездонный резервуар поглощает индивидуальные свойства моей личности и те, специфически американские черты, как океан вбирает в себя воду втекающих в него рек. То, что я американец, а не европеец, помогает мне, как ни странно, лучше понимать Достоевского или, точнее, его героев с их мучительными проблемами. Мне кажется, английский язык точнее передает специфику его прозы (если не знать русского!), чем французский, немецкий, итальянский или любой другой неславянский язык. И сама американская действительность, на одном полюсе которой находятся гангстеры, а на другом — интеллектуалы, имеет поразительно много общего с той русской жизнью, которую так многопланово изобразил Достоевский. Не является ли лучшим подтверждением этой мысли сам Нью-Йорк, где произрастают вольно, как сорняки, самые порочные, низменные и безумные идеи? Представьте себе тамошнюю зиму и то, каково оказаться голодным, одиноким и отчаявшимся в лабиринте однообразных улиц с одинаковыми домами, в которых живут скучные люди со скучными мыслями. Однообразие, повенчанное с бесконечностью!

Хотя миллионы американцев никогда не читали Достоевского и даже имя его им ничего не скажет, они, однако, сродни его персонажам и ведут то же странное, «фантастическое» существование, что и их русские собратья, извлеченные из небытия воображением Достоевского. Еще вчера они жили как люди, а назавтра все изменится, и их бытие обретет столь причудливый характер, столь фантастичные черты, что они смогут смело конкурировать с самыми замысловатыми творениями Босха. Сегодня же они ходят рядом с нами, и никого не настораживают их старомодные пристрастия. Некоторые открыто следуют своему призванию — проповедуют евангельские заповеди, обряжают покойников, ухаживают за умалишенными — живут так, словно время остановилось. И даже не догадываются, что «человек уже не тот, что был прежде».

Ах этот нервный озноб, пробирающий до костей в морозное зимнее утро, когда идешь по улицам и твои металлические набойки примерзают ко льду, а молоко в бутылке застывает и твердеет, обретая форму ножки гриба… В такую стужу даже самое глупое животное из норы носа не кажет. И ни одному нищему не взбредет в голову остановить прохожего с просьбой о подаянии. Потому что, когда в мрачных узких улочках свирепо завывает, обдавая тебя ледяным холодом, ветер, никто, находясь в здравом уме, не станет останавливаться и лезть в карман за монетой. В такое утро, которое благополучный банкир назвал бы свежим и бодрящим, нищий не имеет права быть голодным или не иметь денег на проезд. А вот в теплые, солнечные дни, когда даже злодей остановится, чтобы покормить птах, нищим — раздолье.

В такое вот студеное утро я, отобрав образцы тканей, решил наведаться к кому-нибудь из отцовских клиентов; хотя никакого распоряжения на этот счет я от родителя не получал, но тем не менее отправился в путь, истосковавшись по общению и живому слову.

Когда меня посещает такое настроение, я обычно навещаю одного, особо предпочитаемого мной клиента, время с которым всегда протекает необычно. Надо прибавить, что он редко заказывает себе новый костюм, а если такое все же случается, годами не платит. Тем не менее он считается постоянным клиентом. Отцу я преподношу свой поход как очередную попытку убедить Джона Стаймера (так зовут клиента) заказать у нас парадный вечерний костюм, которого у него нет и который, по нашему мнению, может ему в будущем понадобиться. (Стаймер любит повторять, что когда-нибудь станет судьей.)

Характер наших бесед со Стаймером выходил далеко за пределы портняжного ремесла, но мой старик об этом не догадывался.

— День добрый! Чему обязан?

Именно этими словами Стаймер обычно приветствует меня.

— Сомневаюсь, в своем ли ты уме, если полагаешь, что я нуждаюсь в одежде. Предыдущий костюм мной еще не оплачен. Кстати, когда его пошили? Лет пять назад?

Говоря, он лишь слегка приподнимает голову, с трудом отрываясь от заваливших стол бумаг. В кабинете вечно стоит зловонный запах из-за глубоко укоренившейся привычки Стаймера ни при каких обстоятельствах не сдерживать газы — он испускает их даже при стенографистке. И еще постоянно ковыряет в носу. Если бы не эти специфические привычки, Стаймер вполне мог потянуть на привычный образ адвоката. На мистера Некто.

Из-за горы юридических документов слышится слабый писк:

— Ну-с, что почитываем? — И прежде чем я успеваю ответить, Стаймер прибавляет: — Подождите в коридоре. Только не уходите… Мне нужно с вами поговорить. — С этими словами он лезет в карман и извлекает оттуда доллар. — Вот, пойдите и возьмите себе кофе. Возвращайтесь примерно через час… вместе пообедаем.

В приемной с полдюжины клиентов дожидаются встречи с ним. Каждого он просит немного подождать. В результате некоторые проводят в приемной целый день.

По дороге в кафе я размениваю доллар и покупаю газету. Для меня пробежать глазами новости — все равно что побывать на другой планете. Кроме того, это хорошая разминка перед неизбежным спором с Джоном Стаймером.

Я просматриваю газету и одновременно готовлюсь к обсуждению любимой темы Стаймера. Это мастурбация. Он уже давно старается избавиться от этой вредной привычки. Мне вспоминается наш последний разговор на эту тему. Я еще посоветовал ему тогда посетить бордель. Видели бы вы, какую он скорчил мину.

— Вот еще! Чтобы я, женатый человек, польстился на грязных шлюх?!

Я не смог придумать ничего лучшего, как возразить:

— Ну, положим, не все они такие уж грязные!

Раз уж я упомянул об этом разговоре, стоит сказать и о жалкой просьбе Стаймера: расставаясь, он всерьез умолял меня связаться с ним тут же, если мне что-нибудь придет в голову относительно его проблемы… хоть что-то. Я чуть не послал его.

Час прошел. Но для Стаймера час — все равно что для другого пять минут. Я встаю из-за стола и направляюсь к двери. На улице так холодно, что я еле сдерживаюсь, чтобы не пуститься рысцой.

Как ни странно, Стаймер уже ждет меня. Положив руки на стол, он смотрит неподвижным взглядом куда-то в вечность. Перед ним лежат раскрытые образцы.

— Собираюсь заказать костюм, — объявляет Стаймер. — Но это не к спеху, — прибавляет он. — Острой нужды нет.

— Тогда и не заказывайте. Я пришел к вам совсем не за этим.

— Знаете, — говорит Стаймер, — вы, похоже, чуть ли не единственный человек, с кем я могу по-настоящему говорить. Каждая наша встреча мне много дает. Что посоветуете на этот раз? Почитать, я имею в виду. Если не ошибаюсь, в прошлый раз вы рекомендовали «Обломова», но, признаюсь, я не в восторге.