Хозяин Судьбы - Роберт Говард

Внезапно благодаря своей сверхчувствительности я уловил молниеносное движение где-то рядом. Прокаженный затворил за собой дверь. Взор мой инстинктивно перебрался к кушетке, где лежал мужчина, который еще раньше вызвал у меня подозрения. Я готов был поклясться, что его холодные глаза цвета стали угрожающе сверкнули, прежде чем зажмуриться. Одним прыжком я подскочил к кушетке и наклонился над распростертым на ней человеком. Что-то в его лице показалось мне неестественным — под нарочитой бледностью скрывался оттенок здорового загара.

— Юн Шату! — закричал я. — В доме шпион!

И тут события развернулись с ошеломляющей быстротой. Мужчина одним тигриным движением вскочил с кушетки и выпрямился, и в руке у него блеснул пистолет. Я готов был схватиться с ним, но мускулистая рука отшвырнула меня в сторону, и резкий, решительный голос перекрыл обычный для этой комнаты гул:

— Эй, ты! Стой! Стой!

Пистолет в руке незнакомца повернулся к прокаженному, который прыжками устремился к выходу!

Все тотчас пришло в движение: Юн Шату пронзительно затараторил по-китайски, а четверо юных китайцев вместе с Юсефом Али бестолково засновали вокруг, в руках у них сверкнули ножи.

Все это я видел с противоестественной четкостью, даже когда разглядывал лицо незнакомца. Я заметил, что прокаженный, убегая, нисколько не хромал, а глаза незнакомца сузились до размера булавочных головок, палец застыл на спусковом крючке, выражение лица выдавало цель — убить. Прокаженный уже почти достиг входной двери, но смерть неизбежно остановила бы его.

И тут я бросился вперед, и мой правый кулак врезался в подбородок незнакомца. Убийца рухнул, будто угодил под паровой молот, пистолет разрядился в воздух.

И в тот же миг, в ослепительной вспышке прозрения, какая иной раз осеняет каждого, я понял, что прокаженный — не кто иной, как Сидящий-за-Ширмой!

Я склонился над упавшим. Хоть он и не потерял сознания, но был в ту минуту беспомощен, как новорожденный. Снова и снова он пытался встать, но я опять мощным ударом опрокинул его на пол, схватил за фальшивую бороду и оторвал ее. И увидел сухощавое бронзовокожее лицо с волевыми чертами, которых не смог изменить даже слой грязи и грима.

Над ним склонился Юсеф Али, не выпуская из рук кинжала; в щелочках глаз я прочитал смертный приговор неудавшемуся убийце. Темнокожая мускулистая рука поднялась, но я поймал ее за запястье.

— Не спеши, черт черномазый! Ты что затеял?

— Это же Джон Гордон! — прошипел он. — Самый главный враг Хозяина! Он должен умереть! Пусти, будь ты проклят!

Джон Гордон! Почему-то это имя было мне знакомо, однако я не прослеживал связи с лондонской полицией. Должно быть, не по указке фараонов он появился в притоне Юн Шату. Как бы то ни было, в одном я был твердо уверен.

— Нет, ты его не убьешь! Ни за что! Вставай! — Последнее слово я адресовал Гордону, который с моей помощью не без труда поднялся на ноги. Очевидно, у него кружилась голова.

— Таким ударом быка можно свалить! — удивился я. — Даже не подозревал, что во мне столько силы.

Лжепрокаженный уже исчез. Юн Шату неподвижно, словно идол, глядел на меня, пряча руки в широких рукавах, а Юсеф Али отступил, злобно бормоча и водя большим пальцем по острию кинжала. Я вывел Гордона из комнаты для курения опиума и повлек дальше, через бар вполне невинного вида, который располагался между этим помещением и выходом на улицу.

Когда мы вышли из здания, я сказал:

— Понятия не имею, кто вы такой и что тут делаете, но вы сами видите, что вам тут не рады. Послушайтесь доброго совета, держитесь подальше отсюда.

Единственным ответом был изучающий взгляд, а затем он круто повернулся и не совсем уверенной походкой двинулся прочь.

Ночь, верша свои дела, эти дебри повернула

Из туманной Фулы.

Эдгар По

В коридоре раздались легкие шаги. Дверная ручка осторожно и медленно повернулась, дверь моей комнаты отворилась. Затаив дыхание, я вскочил и выпрямился. Алые полураскрытые губы, глаза, точно невиданные темные моря, каскад блестящих волос — в грязном дверном проеме, точно картина в раме, девушка моих грез! Она вошла, грациозно повернулась и затворила за собой дверь. Я шагнул вперед мои руки потянулись ей навстречу, но замерли, потому что она прижала палец к губам.

— Нельзя говорить громко, — шепнула она. — Он не запрещал мне приходить, но…

У нее был мягкий и мелодичный голос с легким иностранным акцентом, который я нашел восхитительным. Что касается самой девушки, каждая ее интонация, каждое движение говорило о благоухающем Востоке. Она была его воплощением. Черные, как ночь, волосы ниспадали до самых ног, обутых в домашние туфельки на высоком каблуке, с заостренными носами; она являла собой высший идеал азиатской красоты, и впечатление это скорее усиливалось оттого, что она носила английские юбку и блузку.

— Как вы прекрасны! — произнес я ошеломленно. — Кто вы?

— Зулейка. — Она застенчиво улыбнулась. — Я… я рада, что понравилась вам. И что вы больше не в рабстве у гашиша.

Странно — такое крошечное существо, а заставляет мое сердце неистово подпрыгивать!

— Зулейка, всем этим я обязан вам, — произнес я сипло. — Если бы я не мечтал о вас каждую минуту с тех пор, как вы подняли меня из канавы, не хватило бы сил избавиться от моего проклятия.

Она мило покраснела, ее пальцы нервно переплелись.

— Завтра вы покидаете Англию? — неожиданно спросила она.

— Да. Хассим еще не вернулся с моим билетом… — Я впервые заколебался, вспомнив приказание молчать.

— Да, я знаю, знаю! — поспешно прошептала Зулейка, и ее зрачки расширились. — А Джон Гордон был здесь! И он вас видел!

— Да!

Изящным движением она приблизилась ко мне.

— Вы должны изображать одного человека! Послушайте, когда вы это будете проделывать, нельзя допустить, чтобы вас увидел Гордон! Он вас узнает, даже загримированного! Он ужасный человек.

— Не понимаю. — Я был совершенно сбит с толку. — Каким образом Хозяин помог мне преодолеть привычку к гашишу? Кто такой этот Гордон и зачем он сюда приходил? Почему Хозяин прикидывается прокаженным? Кто он на самом деле? И больше всего меня интересует, зачем я должен изображать человека, которого никогда не видел и даже никогда не слыхал о нем?

— Я не могу… Не смею вам сказать! — прошептала она, бледнея. — Я…

Где-то в доме слабо ударили в китайский гонг. Девушка вздрогнула, точно напуганная газель.

— Я должна идти! Он меня вызывает! Она распахнула дверь, рванулась было туда, но задержалась на мгновение, чтобы, как электрическим током, пронзить меня страстным восклицанием:

— О, будьте осторожны! Будьте благоразумны, сагиб!