Путь Пилигрима - Гордон Диксон

– Последний шанс,- вымолвил рыжеволосый. - Отдавай сумку.

Пока он говорил, они с напарником одновременно набросились на Шейна. Шейн отскочил влево, чтобы сначала встретить нападавшего с этой стороны и достаточно далеко отодвинуться от витрины для свободного манипулирования палкой. Потом нанес удар верхним концом посоха сверху вниз, отражая удар дубинкой и свалив бродягу на землю, где тот остался сидеть, сжимая сломанную в предплечье руку.

Шейн крутанулся, чтобы встретить рыжеволосого бродягу, привставшего на цыпочки с занесенной над головой тяжелой дубинкой и готового нанести сокрушительный удар. Рефлекторно Шейн размахнулся посохом, и твердый, обожженный в огне наконечник молниеносно вонзился в шею бродяги прямо под нижнюю челюсть.

Бродяга свалился и остался лежать с неестественно повернутой головой. Шейн быстро повернулся кругом, тяжело дыша, с посохом наготове. Но человек со сломанной рукой уже убегал по улице в ту сторону, откуда только что пришел Шейн. Двое других все так же лежали на земле, не выказывая намерения подняться.

Улица была пустынна.

Шейн стоял, опираясь на посох, и судорожно хватал ртом воздух. Невероятно! Он смело встретил троих вооруженных людей - вооруженных по меньшей мере в той же степени, что и он сам,- и победил их всех. Он смотрел на поверженные тела и с трудом верил своим глазам. Все его упражнения с палкой… это ведь было для самозащиты, и он надеялся никогда не использовать ее даже против одного противника. И вот сейчас их было трое… и он победил.

По телу разливалось тепло; он ощущал себя удивительно большим и уверенным в себе. Возможно,- вдруг пришло ему на ум,- так чувствуют себя алааги. Когда осознаешь себя бойцом и завоевателем, расправляются плечи и распрямляется спина. Может быть, именно такое чувство надо было испытать, чтобы понять алаагов, - необходимо побеждать в исключительно неблагоприятных условиях, как это делают они…

Он был близок к тому, чтобы отбросить всю накопившуюся за последние два года горечь и ненависть. Вероятно, уверенность в своих силах дает право действовать. Он вышел вперед, чтобы осмотреть поверженных им людей.

Двое бродяг были мертвы. Шейн стоял и смотрел на них. Поначалу они, замотанные в тряпки, казались довольно худыми, но только теперь, стоя прямо над ними, увидел он, какими костлявыми и тощими были они в действительности. Скелеты с руками-клешнями.

Он стоял, уставившись на последнего, которого убил, и постепенно новые ощущения запальчивости и гордости начали тускнеть. Он видел небритые запавшие щеки, жилистую шею и выступающую челюсть мертвого лица, прижатого к бетону. Эти черты бросались в глаза. Человек, вероятно, голодал - в буквальном смысле слова. Шейн посмотрел на другого мертвеца и подумал о том бродяге, который убежал. Все они, должно быть, голодали несколько дней кряду.

Молниеносно пропало чувство победителя, и к горлу снова подступила тошнотворная горечь досады. Только что он считал себя воином. Великий герой - убийца двух вооруженных врагов. Правда, оружием этих врагов были палки и камни, да и сами враги оказались полумертвыми людьми, которым едва хватило сил, чтобы воспользоваться тем, что принесли с собой. Не алааги, не вооруженные до зубов завоеватели Вселенной, которым бросает вызов воображаемый Пилигрим, а люди вроде него самого, низведенные до состояния животных теми, кто считал их, как и Шейна, «скотом».

Нахлынула тошнота. Что-то в нем взорвалось наподобие бомбы замедленного действия. Он повернулся и побежал к площади.

Площадь была по-прежнему пустынна. Тяжело дыша, замедлил он шаги и пересек площадь, направляясь к неподвижному телу на пиках и другому телу у подножия стены. Гнев его прошел, как и приступ тошноты. Совершенно опустошенный, он не чувствовал даже страха. Странное это было состояние - не испытывать страха, покончить со всем этим: холодным потом и ночными кошмарами, длившимися уже на протяжении двух лет, дрожью, как на краю пропасти.

Даже теперь он не знал в точности, когда отошел от той пропасти. Но это не имеет значения. Зато знал наверняка, что страх не исчез навсегда. Он вернется. Но это тоже не имеет значения. Ничто не имеет значения, даже конец, к которому он почти наверняка придет. Единственная важная вещь - это то, что он наконец начал действовать, каким-то образом переделывать мир, неприемлемый в его теперешнем виде.

Совершенно спокойно подошел он к стене под пиками, держащими мертвое тело. И огляделся вокруг, чтобы удостовериться, что за ним не наблюдают, но на площади никого не было, и никто не смотрел из выходящих на нее окон.

Шейн достал из кармана единственный кусок металла, который ему разрешалось носить с собой. Это был ключ от его квартиры при штабе Лит Ахна, в Миннеаполисе, бывшем когда-то частью страны, известной под названием Соединенные Штаты Америки. Ключ был сделан из какого-то специального сплава, разработанного алаагами, и, как все подобные ключи, имел «защиту» - не включал сигнализацию при нарушении поля, наведенного алаагами над каждым городом и деревней для поиска запрещенного металлического оружия людей. Концом ключа Шейн нацарапал на стене под телом схематичное изображение пилигрима с посохом.

Твердый наконечник металлического ключа легко прорезал трухлявую поверхность кирпича, обнажая прежний светло-красный цвет. Шейн повернул прочь, засовывая ключ в сумку. Вечерние тени, падающие от зданий, постепенно закрывали то, что он сделал. А тела уберут только на восходе - по алаагскому закону. К тому времени, как нацарапанную на кирпиче фигуру увидит первый чужак, Шейн будет снова находиться среди домашнего «скота» Лит Ахна, неотличимый от них.

Неотличимый, но с этого момента другой - в чем именно, алаагам еще предстоит узнать. Он повернулся и быстро зашагал по улице, которая вела к ожидающему его курьерскому самолету чужаков. Краем глаза различил он трепетание цветных крылышек бабочки - или то был только проблеск отражения от какого-то высокого окна, на мгновение блеснувший разными цветами. Быть может, вдруг подумал он с теплотой, это та самая бабочка, которую он видел появляющейся из кокона. Приятно было вообразить, что это могло быть то самое крошечное свободное существо.

– Привет Пилигриму,- с ликованием прошептал он.- Лети, маленький брат. Лети!

Высадившись холодным серым ноябрьским утром из переполненного автобуса, доставившего авиапассажиров из Болоньи - как это часто случалось в зимнее время, в Милане был туман, и курьерский корабль, как и коммерческие, вынужден был совершить посадку в Болонье,- Шейн Эверт краем глаза заметил неприметное изображение маленькой фигурки, нацарапанное на цоколе фонарного столба. Он не осмелился в открытую взглянуть на него, но взгляда искоса было достаточно. Остановив такси, он назвал водителю адрес алаагского городского штаба.

– Efreddo, Milano[1],- сказал водитель и погнал такси по почти что безлюдным утренним улицам.