Дитя Всех святых: Перстень с волком - Жан-Франсуа Намьяс

На первый взгляд подобная планировка города могла бы показаться абсурдной, но в действительности она была не такой уж невероятной. Эти укрепления были воздвигнуты в III веке нашей эры, при Аврелиане, когда Рим насчитывал миллион двести тысяч жителей. А сейчас, в конце XIV века, здесь проживало не более пятнадцати тысяч душ, то есть, чуть ли не сотая часть! Горожане стремились поселиться прямо на берегу Тибра, в единственном месте, где можно отыскать воду, потому что гигантские акведуки, некогда снабжавшие водой термы и фонтаны, превратились ныне в развалины, величественные и бесполезные.

Франсуа долго шел по лесу, то тут, то там натыкаясь на остатки каких-то строений и заброшенные земельные хозяйства. Время от времени он видел даже жилые многоэтажные дома. Без сомнения, их построили в эпоху величия Рима, потому что ни один из нынешних архитекторов не был способен на подобное. Впрочем, сейчас в этих домах никто не жил.

В конце концов, Франсуа достиг того, что можно было называть «собственно городом». Хотя, скорее, следовало бы назвать нынешний Рим обычным поселением, по сравнению с которым какой-нибудь Ренн мог бы показаться настоящей метрополией! Дома, теснившиеся один подле другого, были бедны и уродливы. Те же, в которых, судя по всему, обитали богатые горожане, представляли собой не дворцы, но небольшие замки или укрепленные башни. Некоторые несли на себе следы пожара — свидетельства того, что сражения велись в самом городе.

Доказательства тому Франсуа получил незамедлительно. Улица, по которой он продвигался, была местом кровавого противостояния двух вооруженных отрядов. Одни кричали: «Колонна!», другие: «Стефанески!» Без сомнения, то были имена двух враждующих семейств.

Обличье несчастного путника позволило Франсуа проскользнуть между враждующими незамеченным, и он в очередной раз возблагодарил за это Теодору. В таком сомнительном городе рыцарская экипировка не защитила бы странника, но скорее сделалась бы предметом зависти и вожделения.

Несколько богомольцев шагали впереди, распевая по-латыни. Он последовал за ними, прошел по укрепленному мосту через реку, затем — мимо огромного замка круглой формы, что стоял на другом берегу, и продолжил путь вдоль высокой стены, возведенной явно позже, чем остальные постройки города.

При виде этого строения богомольцы опустились на колени, повторяя с преувеличенной набожностью:

— Sanctus Petrus!

Сжав зубы, Франсуа продолжал путь. Он хотел увидеть собор, воздвигнутый на том самом месте, где принял мученическую кончину святой Петр. Сейчас перед ним предстанет священнейшая церковь на земле, та самая, где на Карла Великого возложили императорскую корону. В воображении Франсуа уже рисовал себе невиданное прежде величие, которое затмит даже собор Парижской Богоматери!

Он вскарабкался по широкой лестнице, прошел через портик с круглыми сводами и застыл на месте от разочарования. Так это и есть собор Святого Петра в Риме? Всего-навсего?

Франсуа стоял в большом дворе внутри монастырской галереи. Посередине бил фонтан со святой водой, а в глубине возвышалось трехэтажное здание и два крыла пониже. В целом строение не превышало размеров большого монастыря, и его архитектура не представляла собой ничего особенного.

Группа людей, прохаживающихся под портиком монастырской галереи, вернула его к реальности. Это были кардиналы, которых легко узнать по красным мантиям и шляпам с широкими полями. Одного из кардиналов отличала вышитая горностаевая мантия. Это не был Папа, иначе он был бы одет в белое, но явно какая-то очень значительная особа, судя по тому, с каким почтением обращались к нему кардиналы.

Франсуа предстал перед ним и опустился на одно колено:

— Монсеньор, я Франсуа де Вивре, пришел сражаться во славу Господа по призыву моего брата Жана.

Тот взглянул на него удивленно и презрительно. Его французский был безупречен:

— Ты пустой мечтатель и фантазер, вот ты кто. Ступай своей дорогой, а не то прикажу бросить тебя в тюрьму.

Франсуа откинул баранью шкуру и отвязал ремешок, на которым держался перстень.

— Монсеньор, вот перстень, который в нашем семействе передается по старшинству.

Священнослужитель тотчас сменил тон:

— Мне доводилось слышать об этом кольце. Добро пожаловать, господин де Вивре. Я Филипп д'Алансон, протоиерей собора Святого Петра.

Крик ярости прервал его слова. Иоахим Берзениус только что появился в галерее во главе группы монахов-солдат и узнал путника, с которым столкнулся по дороге в Рим. Его душила досада оттого, что он упустил противника, когда тот полностью находился в его власти. Берзениус все не мог прийти в себя и только бормотал:

— Проклят! Будь ты проклят!

Усилием воли он взял себя в руки и обратился к протоиерею собора Святого Петра.

— Монсеньор, этот человек не может сражаться во славу Господа! Напротив, его следует незамедлительно арестовать.

Филипп д'Алансон невозмутимо смотрел на него. Лицо его казалось задумчивым и спокойным, в то время как черты собеседника были искажены яростью.

— Отчего же?

— Он спас колдунью и, без сомнения, имел с нею связь. Мне рассказали об этом горожане. Он и сам колдун. Его нужно сжечь вместе с тем, другим.

Протоиерей собора Святого Петра пожал плечами:

— Вы хотите, чтобы я послал человека на костер из-за россказней каких-то крестьян? Гнев застилает ваш разум, Берзениус!

Повернувшись спиной к воинственному монаху, он вновь обратился к Франсуа:

— Я велю проводить вас к вашему брату. Он заточен в замке Святого Ангела, который вы миновали на пути сюда.

К группе присоединилось новое лицо, и Берзениус позволил себе вновь заговорить:

— Коль скоро поединок должен состояться, позвольте представить вам вашего противника. Ги де Ферьер будет иметь честь защищать святое дело Церкви. Я выбрал его лично.

Ги де Ферьеру было лет двадцать, может, немного больше. В любом случае вряд ли он был старше двадцати пяти. Это был светловолосый красивый юноша, одетый с редким изяществом. На передней части камзола красовался вышитый герб: на червленом щите золотой шлем.

Будущий противник учтиво склонился перед Франсуа.

— Сударь, и речи не идет о какой-либо неприязни между нами. Мы все в руках Господа.

Его голос произвел на Франсуа странное впечатление. Сеньор де Ферьер не отличался ни ростом, ни особенно крепким сложением. Этот красавчик скорее походил на поэта или клирика. Однако же должна была иметься причина, по которой Берзениус выбрал именно его. Франсуа понял это, когда услышал голос молодого воина: в нем звучала необычайная уверенность.

Франсуа закрыл глаза. Ему хотелось, чтобы собеседник говорил еще и еще.

— Нам не приходилось встречаться прежде?

— Нет, сударь. При любом исходе дела встреча наша будет первой и последней.