Дракон и жемчужина - Барбара Картленд

Именно он поддерживал строительство арсеналов, верфей, военных кораблей, а пять лет назад, в 1895 году, отправился в Японию, и его переговоры там положили конец войне, которая изматывала обе страны.

То, что он увидел в Японии, восхитило его: азиатская страна решительно выбрала путь прогресса и цивилизации!

Японский принц Ито рассказывал Стэнтону Вэру, что Ли Хун-Чжан говорил ему: «Моя страна зажата в рамки традиций и обычаев. Кроме того, многие провинции стремятся отделиться!» — Но ни слова не было сказано о безжалостной борьбе за власть, которая кипела в императорской семье.

После того как императора лишили власти, Ли Хун-Чжан не оставлял попыток претворить в жизнь новые идеи. Он не терял надежду убедить вдовствующую императрицу дать Китаю возможность вырваться из цепких когтей Средневековья. И императрица не решалась расправиться с этим неудобным, но популярным и необходимым человеком. Однако она отослала его подальше от двора и вообще от столицы, назначив его наместником южных провинций Гуандун и Гуано. Таким образом ей удалось избавиться от его присутствия на заседаниях Государственного совета.

Но, несмотря на эту скрытую ссылку и свои семьдесят семь лет, он представлял в империи грозную силу и пользовался глубоким уважением.

— Как бы мне с ним встретиться? — спросил Стэнтон Вэр. Этот вопрос давно уже вертелся у него на языке.

Бесконечный Восторг сделала какое-то неуловимое, изящное движение, которое заключало в себе всю выразительность китайской пластики. Подумав с минуту, она воскликнула:

— Подожди! У меня есть идея! Ведь самый близкий друг Ли Хун-Чжана — Цзэнь-Вэнь! Этот мандарин живет здесь, в Пекине. Он очень могущественный человек. Когда Ли Хун-Чжан приезжает в Пекин, чтобы встретиться с вдовствующей императрицей, он непременно навещает друга.

— Мне необходимо с ним встретиться и побеседовать обо всем! — горячо, почти требовательно воскликнул майор.

— Я помогу тебе, ведь он мой друг. Что может быть приятнее, чем соединить таких дорогих сердцу людей, как ты, о благородный, и Цзэнь-Вэнь?

— Как мне отблагодарить тебя? — нежно проговорил Стэнтон Вэр.

— Что мне дозволено просить? — опустив глаза, спросила женщина.

Майор внимательно оглядел хрупкую изящную фигурку и подумал, что, достигнув своего расцвета, его подруга стала еще прекраснее, чем тогда, когда он впервые увидел ее совсем еще юной девушкой!

Он протянул к ней руки красноречивым жестом и ответил по восточной традиции:

— Все, что я имею, — твое!

Обеими руками она взяла его сильную руку, повернула вверх ладонью и поклонилась, коснувшись лбом ладони.

Дом Цзэнь-Вэня производил впечатление. Но и портшез, который остановился возле подъезда, тоже, бесспорно, доставил важного, богатого и уважаемого гостя.

Стэнтон Вэр был одет в длинный, богато расшитый и отделанный мехом сюртук. Такие носили в Маньчжурии всю долгую зиму. На голове у него была черная шляпа с загнутыми вверх полями, какие носили генералы и крупные государственные деятели. Ему необходимо было остаться никем не узнанным. Ведь Цзэнь-Вэню не пристало принимать в своем доме иностранца.

Хотя влияние «боксеров» еще не достигло Пекина, неприязнь ко всему иностранному ощущалась весьма явственно. Стэнтон Вэр чувствовал ее повсюду, куда бы ни направлялся.

На улицах вслед ему доносилось приглушенно неодобрительное бормотание прохожих. В магазинах продавцы, не подозревавшие, что он понимает по-китайски, нередко спрашивали друг друга:

— Ну, кто согласен обслужить этого иностранного дьявола?

Да, подобного неприятного шевеления, возни совсем не было заметно в его прошлый приезд в Пекин.

Пока это были мелочи, но, как опытный дипломат, майор Вэр прекрасно понимал, что за ними скрывалась серьезная, неумолимо растущая угроза тем мирным отношениям, которые были так необходимы, если пять западных держав хотели развивать торговые и промышленные отношения с Китаем.

Торговля была жизненно необходима и самому Китаю, даже если этого не понимала вдовствующая императрица.

Конечно, слабость Маньчжурской династии позволяла иностранцам отхватить значительные куски китайской территории. И не случайно в глубине страны зрело подозрение, что прозападный путь гибелен для великой восточной державы. Однако истина находилась где-то посредине, а этого и не понимала правящая верхушка. Без развития железных дорог и телеграфа, современного вооружения, мощных военных кораблей у Китая не было будущего.

Стэнтон Вэр долго жил среди простых людей Востока, и он знал, что по традиции они всегда обращаются к магическим силам в надежде вырваться из страшных тисков нищеты.

А страна нищала. Коррупция охватила весь чиновничий аппарат. Те, кто стоял у власти, не знали удержу в стремлении к роскоши.

Скрытое недовольство народных масс упорно росло. Эти люди уже не в состоянии были выдержать непомерный гнет постоянно растущих налогов. А уж если вырвется на волю до сих пор подавляемый гнев, то разрушения и страдания охватят всю страну.

Стэнтон Вэр не стал обсуждать с британским министром листовку, которую видел в одном из городков провинции Чжили еще в прошлом году. Она гласила:

«Патриоты из всех провинций, видя, как люди с Запада переходят в своем поведении все возможные пределы, решили собраться в пятнадцатый день четвертой луны, чтобы перебить их и сжечь их дома. Те, чьи сердца не бьются в унисон с нашими, — негодяи и подлецы».

Миссионеры-иезуиты передали содержимое этой листовки, но ни в Пекине, ни в Лондоне на нее не обратили внимания. Стэнтон Вэр не сомневался, что все это — только начало. «Боксерам» удалось набрать такую силу именно потому, что никто не пытался противодействовать им. И все-таки он надеялся, что еще не поздно что-то предпринять для спасения страны и народа Китая. Трезво оценивая свои возможности, он жалел, что его не вызвали гораздо раньше.

По пути к дому Цзэнь-Вэня он перебирал в уме все, что знал о Ли Хун-Чжане, и все больше убеждался, что надеяться можно только на помощь этого старого мудрого наместника.

В доме Цзэнь-Вэня майора ждали.

Как во всех богатых китайских домах, внутренний дворик по периметру окаймляли карликовые деревья. Но гостя сразу провели в просторную, с высоким потолком, комнату, где пол был устлан толстым мягким ковром — ведь стояла зима. А летом легкие, изящно разрисованные бамбуковые циновки вносили в дом прохладу и свежесть.

Стэнтону Вэру очень хотелось рассмотреть висевшие на стенах картины и гравюры. А коллекция нефрита сразу показалась ему бесценной.

Но в этот момент дверь бесшумно открылась, и в комнату не торопясь вошел пожилой седобородый знатный китаец.

Стэнтон Вэр умел с первого взгляда оценивать людей. Сейчас он не сомневался: этому человеку можно полностью доверять.