Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

Сталин одобрил это предложение. Черчилль сообщил Рузвельту, что пошлет в Москву лорда Бивербрука. Было бы естественным направить в Москву Гопкинса, который взял на себя контроль за распределением военных поставок, но ему не позволило состояние здоровья. Президент решил отправить В. Аревелла Гарримана, отвечающего за военные поставки в Лондоне. У Гарримана к этому времени были теплые взаимоотношения с Черчиллем и многими руководителями британских военных структур и большой опыт в разработке методов по оказанию помощи.

Сразу же по возвращении в Вашингтон президент приступил к решению непростого вопроса, связанного с отправкой в Москву партии товаров, удовлетворяющих требованиям советской стороны. Позиция президента отчетливо просматривается в письме от 30 августа, направленном военному министру Стимсону: «Я считаю, что все необходимые для России военные поставки, причем не только в ближайшее время, но и в течение всего периода, пока она сражается с державами Оси, имеют первостепенное значение для безопасности и защиты Америки. Я убежден, что на предложенной конференции Великобритания и Соединенные Штаты должны связать себя с Россией прочными и всеобъемлющими обязательствами».

Одновременно президент попросил предоставить полные оценочные данные, связанные с производством наиболее важных изделий, необходимых для победы; программа производства была составлена с учетом приоритетности изготовления.

К этому времени военные круги Америки изменили свое мнение относительно обороноспособности русских и преимуществ, связанных с поддержкой России. К примеру, в сообщении Объединенного комитета армии и флота, направленном 25 сентября в Белый дом, говорилось: «Поддержание активности на русском фронте дает наилучшую возможность для наступления, поскольку только Россия обладает достаточной численностью личного состава вооруженных сил, расположенных в наибольшей близости к центру германской армии. Более всего Россия нуждается в военно-воздушных и сухопутных силах. Какие-либо прогнозы относительно исхода войны в России преждевременны».

Однако президент соблюдал осторожность, опасаясь вызвать споры в отношении будущей помощи коммунистической России. Он со дня на день откладывал рассмотрение этого вопроса, вырабатывая стратегию, и, прежде чем поднимать вопрос о ленд-лизе для России, хотел быть уверенным в том, что конгресс не сможет отказать в необходимых ассигнованиях. В попытке расчистить путь он старался убедить Сталина одобрительно высказаться относительно свободы религии; это могло нейтрализовать католическую оппозицию.

Тем временем британское правительство продолжало выработку мер, связанных с производством и поставкой вооружения, необходимого России для ведения боевых действий. Работа продолжалась, несмотря на то что в этот период между британским и советским правительствами шел резкий обмен мнениями. По словам Черчилля, Сталин оказался «грубым, злобным, жадным и в последнее время совершенно равнодушен к проблеме нашего существования».

Послания Черчилля, живописующие усилия британского правительства по оказанию помощи России, вызывали только недовольство со стороны Сталина. Оптимизм, отличавший беседы Сталина с Гопкинсом, быстро таял; все труднее было противостоять германской агрессии. Сталин, пренебрегая опасностью с Дальнего Востока, со стороны Японии, фактически высмеивал все действия Британии в борьбе против Германии. Он прямо говорил об этом в послании к Черчиллю от 4 сентября: немцы беспрепятственно дошли до Восточного фронта, и единственное, что могло спасти положение, это создание в течение 1941 года второго фронта во Франции или на Балканах. Сталин требовал, чтобы Британия отвлекла от Востока порядка тридцати – сорока германских дивизий. Это требование, повторяемое снова и снова, звучало диссонансом в основной теме коалиции.

Майский, передавая это послание Черчиллю, вел себя настолько непозволительно, что премьер-министр был вынужден его одернуть.

На следующий день Черчилль конфиденциально сообщил Рузвельту, что, хотя во время беседы Майский ни словом не обмолвился о возможности сепаратных соглашений, у него создалось впечатление, что русские не исключают такой возможности. Это не сможет повлиять на военные планы американского и британского правительств, но должно заставить их ускорить отправку совместной миссии в Москву.

28 сентября английский и американский официальные представители прибыли в Москву. С первых слов Бивербрук и Гарриман попытались объяснить, какие усилия прилагают их страны для оказания помощи русским. Все же поначалу, по словам Черчилля, делегации был оказан холодный прием. Советские официальные лица демонстрировали скептицизм, если не сказать – недоверие, относительно возможности Великобритании при первой же необходимости открыть второй фронт. Затем, 29 сентября, на первых переговорах со Сталиным, казалось, недоверие уступило место симпатии. Но уже на втором совещании опять наступило совершенно очевидное ухудшение. Сталин вел себя грубо, в который уже раз он указывал на то, что предлагаемая помощь не идет ни в какое сравнение с бременем, обрушившимся на советскую армию, и обвинял Британию во всех тяготах и лишениях, выпавших на долю Советского Союза. Во время третьего совещания опять произошло изменение в настроении и поведении; теперь Сталин и Молотов были внимательны и полны энтузиазма. Они прекратили всяческие попытки потребовать больше, чем могли получить, и договоренность была достигнута без особого труда.

Бивербрук, редко испытывавший недовольство от собственных поступков, отнес подобную переменчивость в настроении к собственноручно продуманному хитрому плану кампании. А Гарриман пришел в замешательство, особенно от грубости Сталина во время второго совещания. Впрочем, он тоже был рад «солнцу после дождя», как охарактеризовал эту ситуацию Бивербрук. Русские тоже казались удовлетворенными. Сталин подтвердил это, а Литвинов (посол СССР в США. – Примеч. ред.), выступавший в качестве переводчика, вскочил со своего места и громко объявил: «Теперь мы выиграем войну». В своей речи, произнесенной на последнем совещании, 1 октября, Молотов заявил «о нашей огромной признательности инициаторам конференции» и сказал, что работа конференции «предопределила» победу над Гитлером. На ужине, данном Сталиным, царило веселье. Свое хорошее настроение Сталин продемонстрировал с помощью тостов, приблизительно около сорока, по числу присутствующих. Каждый раз он вставал и чокался с героем тоста; целый устоявшийся ритуал, который станет столь привычным во время подобных конференций.

По просьбе Сталина перспективный план поставок был оформлен в виде протокола, подписанного в Кремле 1 октября. Он количественно определял каждую позицию поставок для Советского Союза начиная с 1 октября 1941 года и по 1 июля 1942 года. Четыреста самолетов в месяц, включая бомбардировщики; пятьсот танков в месяц и большое количество другой бронетехники, противовоздушные и противотанковые орудия, различное телефонное оборудование, алюминий (которого, из-за быстрого продвижения немецкой армии, Советский Союз испытывал острую нехватку); олово; свинец; никель; медь; магний; сталь; нефть; химические продукты; резина; кожа; шерсть; обувь; одежда для армии; пшеница и медикаменты. Все это и многое другое было обещано без требований о предоставлении с советской стороны полной информации относительно всех потребностей и имеющихся у нее запасов; любая другая страна, стремящаяся получить помощь по ленд-лизу, была обязана предоставить информацию подобного рода. В обязанность американской и британской администраций вменялось только размещение этих заказов «на соответствующих производствах Британии и Америки для Советского Союза», правда, отдельно оговаривалось, что «Великобритания и США должны оказывать помощь в транспортировке и доставке грузов в Советский Союз». Впоследствии советское руководство утверждало, что они были просто обязаны убедиться в том, что груз доставлен по назначению, и, когда были временно приостановлены конвои в северные русские порты, упрекали британское правительство в нарушении обязательств.