Ночной мороз - Кнут Фалдбаккен

То, как супруги Хаммерсенг жили, только начинает проясняться, однако все указывает на то, что их жизнь была спокойной, брак — удачным, и так было на протяжении сорока одного года их супружества.

Более того, думал Валманн, они были самым настоящим образцом для подражания как в общественной, так и в личной жизни. Они были сердцем Хамара: общество, культурные мероприятия, политика, любительский спорт, музыка… Даже став инвалидом, Лидия Хаммерсенг продолжала давать уроки игры на фортепиано.

— Все указывает на то, что произошла трагедия, — подытожил Трульсен с подобающей случаю серьезной миной. — Печально, что все так закончилось.

Валманн, сидящий позади всех, чуть было не произнес «аминь», но беспокойство не покидало его, к тому же он не участвовал в расследовании. Это не его дело. Он как раз собирался встать и уйти, когда Трульсену захотелось поблагодарить его за то, что Валманн по собственному желанию приехал на предварительное опознание тел. Это сообщение заставило Йертруд Моене неприязненно посмотреть на него поверх очков.

— Валманн, ты там был?

Ему оставалось только утвердительно кивнуть головой.

— Валманн знаком, то есть был знаком, с умершими, поэтому мы сочли целесообразным вызвать его, так как никого из близких родственников рядом не оказалось, — вмешался Рюстен. Спокойствие в его голосе словно обволакивало резкий выпад Моене.

— Вот как?

Теперь ее взгляд остановился на Рюстене, а по морщинам, собравшимся вокруг рта, было ясно, что она думает о его действиях.

— У меня вопрос, — вмешался Валманн. Ему не нравилось, что разговор принимает такой оборот. Трульсен воодушевленно закивал, показывая, что он рад любым комментариям, которые могут помочь следствию. Валманн порылся в памяти, пытаясь вспомнить какую-нибудь мелочь, которая сбила бы эту самодовольную рожу с толку. — Вчера вечером, когда я был там, то не придал этому особого значения, но сейчас я вспомнил, что на Лидии… фру Хаммерсенг надето очень много одежды, да еще и верхняя одежда сверху, а на Георге Хаммерсенге только спортивный костюм, к тому же на его толстовке еще и молния расстегнута. Будто бы она мерзнет, а ему жарко. Вы смогли бы это как-то объяснить?

Трульсен задумчиво кивнул головой, а потом улыбнулся, словно участвовал в телевикторине и угадал правильный ответ:

— Самым простым было бы предположить, что супруг незадолго до этого вернулся с пробежки. Нам известно, что он очень любил бегать, а в прихожей и на кухне мы обнаружили следы грязных кроссовок… — на экране замелькали фотографии, — следовательно, ему было жарко, он вспотел, и верхняя одежда ему была не нужна. Не стоит также забывать, что фру Хаммерсенг уже несколько лет болела и была очень худой. Очевидно, из-за этого она была особо чувствительной к холоду. Ко всему прочему, этот дом старый, сквозняки в нем — обычное дело, и постоянно поддерживать внутри тепло было сложно, даже несмотря на отопление. Таковы наши предположения на данный момент.

— А как насчет пианино?

Валманн произнес это совершенно спонтанно. Он судорожно отгонял воспоминания о руке Лидии Хаммерсенг, неестественно отброшенной в сторону, похожей на оторванную руку куклы. Рукав задрался, и были видны отвратительные синие пятна, а сама рука была ободрана, особенно локти.

Пианино. В его памяти вилла Скугли всегда была наполнена музыкой и музыкальными инструментами. Пианино занимало почетное место в гостиной, между двумя окнами, из которых открывался вид на сад и широкие поля, оно сразу же бросалось в глаза, как только кто-то заходил в дом. Когда он заходил туда вчера вечером, дверь в гостиную была открыта, но никакого пианино он не видел. Очевидно, его не видел и Трульсен.

— Пианино?

— Семья Хаммерсенг была очень музыкальной, — Валманн пустился в объяснения, — они все без исключения играли на каких-нибудь инструментах. Пианино занимало главное место в их доме. Они все играли, особенно она, Лидия.

— Я не помню никакого пианино… — Трульсен подозрительно огляделся, будто кто-то неуместно подшутил над местом преступления. Его взгляд упал на Рюстена, который задумчиво покачал головой:

— Нет, Юнфинн. В доме нет пианино.

Валманн кивнул, словно нашел ответ:

— Я, правда, был там в последний раз много лет назад.

Его беспокойство не стихало.

— Еще вопросы или этого пока достаточно? — Решив закончить выступление, Трульсен заторопился и вопросительно посмотрел на Валманна, который покачал головой.

Если бы даже и были, он бы промолчал. Излишнее рвение руководителя следствия и его менторский тон наводили на него тоску. Такому бюрократу, как Трульсен, бесполезно объяснять, что пианино — не старый диван и его не выбрасывают, особенно, в домах, где много лет занимались музыкой. Он попытался поймать взгляд Аниты, сидевшей у экрана, но она делала какие-то пометки и не обращала на него внимания. Он поднялся, но тут же заметил, что Моене, глядя на него, едва заметно кивнула в сторону своего кабинета. К Моене на ковер — именно этого ему и не хватало субботним утром.

— Вообще-то я хотела бы выразить соболезнования, ведь эта трагедия произошла с твоими близкими друзьями…

Йертруд Моене была воспитанным человеком. Она хорошо знала правила приличия, однако слишком увязла в формальностях, в том числе и когда дело касалось следствия.

— Спасибо, — ответил Валманн, — но близкими друзьями мы не были. Я учился в школе вместе с их сыном, и в детстве мы ходили друг к дружке в гости. Вот так я с ними и познакомился.

— Вот как… — равнодушно сказала Моене. Соболезнования принесены, теперь речь о повседневной рутине. — Тогда ты, конечно, понимаешь, почему я не отдала это дело тебе.

— Ну, объективно говоря, особых причин для этого нет… — Он не очень хотел разгребать дело о двух трупах на вилле Скугли, но и не желал, чтобы Моене с ее въедливыми рассуждениями чувствовала свою правоту. К тому же объяснения Трульсена, которые он выслушал полчаса назад, показались ему не особенно убедительными. На многие вопросы ответов так и не нашлось, хотя толкование важнейших улик иным быть не могло. — Ведь я с ними общался больше двадцати лет назад.

— Хорошо. — Если она и учла рассуждения Валманна, то на ее лице это никак не отразилось. — Ты, безусловно, понимаешь, что это дело привлечет внимание местного населения, если учесть положение семьи Хаммерсенг. — Она еще плотнее сжала губы. — Без сомнения, поползет множество слухов. Так всегда бывает с подобными делами. — Она поежилась, словно подозревала, что ее лично коснутся эти слухи, которые поползут, как только местные газеты попадут в руки читателей в понедельник утром. — К счастью, история не успела дойти до субботнего выпуска.

— Ну, как говорится, такова уж сущность подобных дел.

— Именно! — Иронию в голосе Валманна она истолковала как собственную победу. — Малейшее отступление от правил, малейшая неловкость с нашей стороны… — ее взгляд поверх очков впился в Валманна, словно если он опустит глаза, то признает тем самым, что именно из-за него, Валманна, правила могут быть нарушены, а полиция попадет в неловкое положение, — и потоки грязи… — Он лишь кивнул, соглашаясь. — И это означает, что мы должны провести расследование как можно аккуратнее и закрыть дело в самые короткие сроки. Ну, так сказать, завернуть, перевязать ленточкой и преподнести общественности на блюдечке с голубой каемочкой! — «На блюдечке с голубой каемочкой»… Она была довольна, что вспомнила это редкое в ее речи образное выражение, и даже не смогла удержаться от слабой улыбки. — А тебе, Валманн, несмотря на личную заинтересованность, не удается облегчить расследование дел, которые ты ведешь… — На это ему тоже было нечего возразить. Она была права: расследуя запутанные дела, он часто находил различные предлоги, чтобы не ограничивать себя правилами и законами. Однако такой принцип, как правило, приносил плоды. — И поэтому… — Она решила озвучить окончательные выводы.