Темные Сестры. Опасный выход - Лана Рисова

Больше родных и близких в городе у меня не было. Любимая бабулечка умерла два года назад, пристроив меня в училище, не выдержав затянувшегося безнадежного поиска моих родителей, давным-давно пропавших без вести. Я тогда была совсем маленькой и плохо их помню.

Она была очень сильной женщиной — моя бабулечка. Сильной и очень красивой. Нам так хорошо было вдвоем в крошечной квартирке. Воспоминания о единственном родном и дорогом мне человеке причиняли боль, но я не позволяла себе плакать из-за этого. Бабулечка не позволила бы. Даже в последние минуты жизни она была строга и прекрасна и говорила, что слезы — это высшее проявление эгоизма. А ей они причиняют боль и не дают уйти спокойно. Она не разрешила мне плакать даже после ее смерти, сказав, что она все увидит и очень расстроится. Что ж, я не разочаровала ее. Я вообще плакала очень редко… раньше. Убаюканная воспоминаниями, я мягко погрузилась в сон.

Проснулась опять резко от холода и голода. Ноги затекли, и при попытке вытянуть их перед глазами заплясал хоровод зеленых мух. Тьфу, гадость.

Я съела очередной бутерброд. Воды в бутылке чуть выше этикетки, но внезапно мне стало понятно, что ее хватит совсем ненадолго. А дальше-то что делать? Мерно раскачиваясь, я тихо гудела себе под нос, чтобы слышать хоть какой-то звук. Темнота, хищно облизываясь, ластилась ко мне, как сытая кошка к обессилевшей мыши.

Слышать… так они меня не слышат!!! Вскочив на ноги, не обращая внимания на недовольство расступившейся игруньи, я завопила что есть сил. Адреналин ударил в голову, бешеный луч от фонаря заметался по невидимому потолку. Горло саднило, но, кружась на маленьком пятачке моей стоянки, я не переставала кричать, замолкая только чтобы прислушаться и набрать побольше воздуха в легкие.

Не знаю, сколько прошло времени, голос почти сел, и очень хотелось пить. Но внезапно какой-то звук раздался далеко в темноте. Я тут же метнулась туда. Пробежала несколько шагов и остановилась тяжело дыша. Что ж я делаю?! А если показалось? Без воды!! Вернувшись к вещам, быстро надела рюкзак и перехватила этюдник. Чуть склонила голову набок и закрыла глаза, вслушиваясь. Тишина смеялась надо мной, объединилась с тьмой, и вместе они кружили вокруг, как две заклятые подруги.

За терпеливое ожидание я была награждена далеким перестуком. Немного ослабев от долгого сидения, мои ноги понесли меня на звук. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль — ну и громадная же пещера!

Стена резко ушла вправо, и, повернув следом за ней, я наконец увидела потолок. Похожий на разверзнутую пасть какого-то чудовища, он весь зарос сталактитами. Но мне некогда было пускаться в сравнения, потому что, отвлекшись ненадолго, я забыла о том, что неплохо бы и под ноги смотреть и, не сбавляя хода, споткнулась о выросший из пола сталагмит. Растянувшись во весь свой средний рост, я очень больно ушибла колени и ободрала ладони в кровь. Фонарик — хорошо хоть не разбился — вылетел из рук. Шипя от боли и жалости к себе, я шарила вокруг трясущимися руками, а потом, стараясь не залить кровью рюкзак, вытащила тряпочки, приготовленные для промакивания кистей, и обмотала ими многострадальные конечности.

Странный звук решил не баловать меня своим присутствием и затаился где-то далеко в тоннеле впереди. Я подняла фонарь и ахнула, когда луч осветил коридор. Впереди то тут, то там поднялись из пола каменные пики. Где-то они соединялись с нависающими сверху сосульками, образуя причудливые арки и проемы. Это был странный футуристический застывший лес из камня. Художник внутри меня замер в благоговейном восторге, при других обстоятельствах меня отсюда силком пришлось бы вытаскивать. Сейчас же я была рада небольшой мощности своего фонарика и пожалела о громадной, относительно теплой пустой пещере позади. В небольшом световом круге, выхватывающем из темноты стройные силуэты каменных изваяний, мне уже мерещились безмолвные тени, скользящие на границе света и тьмы.

Я очень боялась, что люди, производившие этот звук, уйдут и даже не заметят, что совсем близко от них тоже был человек. Всхлипнув, я заставила себя встать на ноги и двинулась между замершими стволами. Они были влажные и склизкие, эти отростки, внутренности гор. Оступившись, мне пришлось опереться об один такой, а потом с омерзением вытирать пальцы о штанину, все равно джинсы уже убиты в хлам.

Я брела и брела, как маленькая Красная Шапочка в огромном темном лесу. Разница была лишь в том, что девочка из сказки знала, куда шла, и с собой у нее были пирожки. Живот сводило от голода, и мне пришлось съесть последний бутерброд. С водой были проблемы — она заканчивалась!

Периодически мне слышались звуки впереди, и я переходила на быстрый шаг, лавируя между коническими силуэтами каменных сосулек. На ровных участках почти бежала, мне казалось, что-то страшное следует за мной и, стоит остановиться, оно тут же накинется на меня из тени ближайшего каменного ствола.

Совсем выбившись из сил, споткнувшись в очередной раз, я тяжело осела на пол, привалилась к рюкзаку и тут же провалилась в сон — беспокойный, наполненный странными образами, долгий и тягучий, но не приносящий отдыха.

Жажда была так сильна, что выдернула меня из ошметков сновидений и поглотила остатки воды из моей бутылки. Не напившись, я с сожалением засунула пустую тару в рюкзак и поплелась дальше по тоннелю. Периодически делая остановки, я прислушивалась, кричала до хрипоты, снова прислушивалась и продолжала путь, который постепенно затягивался какой-то странной пеленой.

Очевидно, так приходит безумие. Приятели не из творческой компании считали, что все мы немного не в себе, видели бы они меня сейчас! Чтобы хоть как-то утолить жажду, я лизала каменные склизлые сосульки. Поначалу меня нещадно выворачивало от противного горького привкуса, но потом организм, видимо, смирился, ибо ему уже критически недоставало влаги. Дальше меня начало мутить уже от голода. Я подъела все возможные крохи, перетрясла рюкзак и зачем-то этюдник, в котором, кроме кистей, красок, разбавителя и холстов, сроду ничего не водилось.

Оп-па! Постой-ка! А это что за фляжечка? Открутив малюсенькую металлическую пробочку, я поднесла горлышко к носу.

КОНЬЯК!!!!! Ну ты изараза, подруга! Такую вещицу припрятать и забыть. Вот, я уже и разговариваю сама с собой. Твое здоровьичко. Три глотка — и половина фляжки пронеслась огненной лавиной по горлу и пищеводу и оказалась в моем желудке. Почти эйфория!

Я изобразила что-то танцевальное и надолго вырубилась.

Просыпаться было невыносимо противно. Жажда была нестерпимая, но хватило ума не допивать остатки коньяка, который по доброте душевной, видимо пытаясь облегчить мои страдания по поводу поиска отхожих мест в пути, полностью вывел всю влагу из моего организма.

Несколько раз сглотнув и осознав, что мне даже нечем облизать потрескавшиеся губы, я подхватила вещи и потащилась дальше.

Через какое-то время я поняла, что мне совершенно все равно, который сейчас час и время суток. Я перестала кричать и слушать тоже. Все, что я делала, — это шла, ела слизь, падала, забывалась, потом снова шла. Пещеры менялись вокруг меня, но я плохо замечала, как именно. Они вроде то становились совсем гладкими, то обрастали наростами и сталактитами, были похожи на штольню и тут же теряли всякие границы. Но по-прежнему я не слышала ничего и никого, кроме себя. Тот звук, побудивший меня начать это безумное путешествие под Уральскими горами — исчез совсем, и я уже сомневалась, был ли он на самом деле или это мое воображение сыграло со мной злую шутку. Мелькали странные мысли, что такими темпами я добреду до Москвы и вывалюсь в районе какой-нибудь станции метро. Мое веселье по этому поводу прерывалось только приступами кашля, которыми пересохшее горло пыталось остановить это безобразное к нему отношение.