Повесть о советском вампире - Александр Слепаков

– А что это за инцидент тут был? – спросил участковый.

– Ничего не было, – сказал Серега, – сидели культурно, пока не пришел какой-то хрен. Обдолбанный, какой-то из университетских, и загрыз зоотехника курицу.

– Как загрыз? – удивился участковый.

– Как загрыз! – шутливо разозлился Серега. – Зубами загрыз! Голову ей откусил и кровь всю выпил, как хорек.

– А вы точно брагу пили? – уточнил участковый.

– Не веришь, Степаныч? – спросил Серега. – Пойдем я тебе курицу покажу, мы ее на мусорник выкинули, не жрать же ее после этого. Зоотехник сказал: «Ну ее на хер, выкиньте ее на мусорку, уж больно случай какой-то странный».

– А я бы посмотрел на эту курицу, – сказал участковый, – мужик, говоришь, обдолбанный был? Из университетских?

– Он был не просто обдолбанный, он был весь как обосранный одуванчик, – определил состояние мужика Серега.

Беседуя так, они подошли к мусорнику, и участковому действительно была предъявлена курица, совершенно дохлая, без головы, шея явно носила следы терзания зубами.

– Ни хера себе! – сказал участковый. – А еще называются интеллигентные люди!

Участковый не любил университетских, почему – он и сам не знал, но не любил, и он очень обрадовался представившемуся случаю попреследовать одного из них в законном порядке за убийство чужой курицы и за употребление наркотических средств. Он предвкушал немалое удовлетворение от этого расследования.

– Слышь, Серега, я тут посижу, отдохну, – сказал участковый. – Университетские с поля вернутся, зайдем к ним в общежитие, нам по дороге. Ты мне этого доцента найдешь и покажешь. Или это студент был?

– Да нет, студенты такие не бывают, – ответил Серега. – Это был в возрасте мужик. Подожди, фамилия его Фролов! Точно! Он сам говорил! А зовут, кстати, Василием. Я еще подумал, как этого нашего, что вчера похоронили.

– Ну раз имя и фамилия известны, это дело совсем простое, – сладко улыбнулся участковый, – но ты все равно со мной пойдешь. А то, может, у них там не один Фролов Василий. Может, у них там два Фролова Василия.

Фамилия Фролов встречается, конечно, часто, особенно в Багаевке, но вот что странно: участковый поговорил с командиром университетского отряда, и оказалось, что в университетском отряде мужчины по фамилии Фролов нет. Ни старого, ни молодого. Есть, правда, девушка, Аня Фролова, но тут Серега обиделся и сказал, что они, конечно, поддали, но не до такой степени, чтобы девушку не отличить от мужика.

– А что такое? – спросил командир.

– Было происшествие, – сказал участковый.

Командир попросил ребят разыскать Аню Фролову и привести. Ею оказалась девушка лет двадцати, довольно хорошенькая. Серега посмотрел на нее, засопел и сказал, что это точно была не она.

– Значит, не из университетских, – подвел итог участковый и шумно вздохнул, скрывая разочарование.

То, что я знаю об ощущениях самого Василия Фролова после того, как он встал из гроба и заделался вампиром, известно мне от одной женщины, которую зовут Елизавета Петровна (кстати, моя родственница, троюродная сестра мамы, если ничего не напутал). Насколько я помню, так звали русскую императрицу, но на имени и отчестве сходство заканчивается. Во-первых, были разные фамилии. У той была фамилия Романова, а у этой фамилия Плетенецкая. Во-вторых, Елизавета-императрица, насколько я помню из школьной программы, была рыжеволосая и грациозная, а наша Елизавета Петровна была черноволосая и страшная, как война, причем не уродливая, а просто ее все боялись почему-то. Елизавета Петровна работала в школе учительницей начальных классов. На уроках у нее всегда стояла мертвая тишина, и многие ее ученики страдали ночным недержанием мочи.

Именно она, по ее же собственным словам, была выбрана нашим хуторским вампиром не для питья крови, а именно в качестве собеседницы, помощницы и даже советчицы. Я жил у нее, много ее расспрашивал, и она в конце концов рассказала мне то, чего не рассказывала никому.

– А что я буду им рассказывать, неприятности себе наживать! – рассуждала она вслух.

И потом я понял, что она была права.

Она рассказала мне, как на следующий день после похорон Фролова, когда она сидела во дворе и пила ситро из холодильника, в беседку вошел мужчина. И хотя он совершенно не был похож на себя при жизни: куда-то делось необъятное брюхо, и выглядел он как сорокалетний нормально сложенный мужик, – она его сразу же узнала.

У нее-то вообще был особый дар видеть и различать такие вещи. Из-за этого дара он и пришел к ней, понимая, что она – единственное существо на хуторе, в чем-то ему родственное, и только с ней он может говорить свободно.

Она не испугалась его и спокойно, прикладываясь к холодной бутылке с ситро, объяснила, что он умер и его похоронили, что он бродит ночью по деревне, как это случается и с другими, похороненными на хуторском кладбище. Но что от него несет какой-то хренью. И все так же спокойно, прихлебывая ситро, она его предупредила:

– Ох, мужик-мужик, не стать бы тебе упырем!

И он вроде бы ей рассказал, как он пил кровь курицы и мужики даже как-то несильно удивились, и спросил, живые ли были эти мужики. Она ответила:

– Живые, не сомневайся!

И тогда он стал ей объяснять, что ему все время хотелось есть и, только когда он напился крови той курицы, желание это на время стихло. Она ему сказала:

– Иди к себе и давай не увлекайся, а то тебя разнесет, как при жизни.

И он ушел.

Она допила ситро, закурила папиросу «Беломор» и подумала про себя: «Вот же носят его черти! А мне еще планы писать на первую четверть».

И пошла писать учебные планы.

В следующие три дня ничего примечательного на хуторе не произошло.

Я потом и в магазине расспрашивал людей, и доярок, и ребят из гаража. И вроде бы во все эти дни, сразу после драки на ферме, ничего особенно странного не произошло, во всяком случае, никто не мог ничего припомнить.

Все шло своим чередом. Привозили солдат из дивизии на прополку огурцов. Огурцы предназначались на переработку на Багаевском консервном заводе. Занято ими было не помню точно сколько гектаров, но, как всегда, много, и овощеводы, даже и с приданными им университетскими, не справлялись. Пришлось вызывать солдат. Заместитель командира дивизии всегда охотно помогал, но и дивизия в накладе не оставалась.

Все было тихо, спокойно. Даже куриц никто не трогал, правда, пропала собака у пастуха, но собака эта была кобель, и пропасть она могла по естественным причинам.

По-настоящему пошли слухи после того, как на четвертый день после того случая с курицей Петрова молодайка обратилась к фельдшеру с жалобой на плохое самочувствие, слабость и тошноту. Фельдшер стал ее спрашивать, что она ела в последнее время и как выглядел ее, выражаясь по-научному, стул, и, поскольку молодайка была из себя ничего, выразил желание ее осмотреть. Тогда-то он и увидел в первый раз на шее, ближе к ключице, две ранки на коже.