Проклятие Ильича - Андрей Шопперт

—УЕркима?

—УЕлкима, ево повесят затла тозе. Атысмозезь велёвку его заколдовать, стобы она полвалась. Тогда онснами накатолгу пойдёт. Онхолосый. Онбогатых глабил ивселкву отдавал злато. Изена унего ведьма, как утебя. Людей лесила.

—Нас сМарьяной завтра сожгут накостре как колдунов?— сделал вывод извсего этого словесного поноса Левин.— Асуд когда?

—Сут? Дакогда хосез, тода иссы,— рыжий мотнул головой набадью ароматизированную.

—Приговор когда будут выносить?

—Плиговол? Алесение балона. Онлесил узе. Завтла созгут, тебя идвух ведьм. АЕлкима снасяла кнутом бить будут, апосле повесят. Ты, кода мимо висилицы проходить будезь, товелёвку плокляни. Пусяй полвётся. Елким— онхолосый.

Насон происходящие сИльичём события походили слабенько. Чего это ему будет сниться рыжий шепелявый обормот свырванными ноздрями ивыбитыми зубами? Непохож оннарозового единорога, цветами какающего. Такая бяка-саколяка натрезвую голову присниться неможет.

—Колдун.

Левин даже зажмурился. Вот жедал бог человеку голос— инфразвуками говорит.

Обращался привставший налокоть наверхних нарах, расположенных под самым камеропотолком, очередной нечёсаный явно кнему, иЛевин решил, что если этот человек иесть Ерким, ионтут вкамере заглавного, тоигнорировать его призыв нестоит.

—Я— Владимир,— старый тренер, морщась отболи, доковылял донар.

—Ты— колдун,— припечатал басом Ерким, исчего быспорить сним Левину? Сверху виднее.

—Слушаю вас, уважаемый.

—Ты, это, чего— правда можешь верёвку проклясть?

Глаза умужика интересного цвета. Они несиние, асиреневые какие-то. Жуткие глаза. Втакие смотреть нехочется.

—Не…

Левин хотел сказать, что неумеет онникакие верёвки проклинать, инеколдун онвовсе, нопередумал впоследнюю секунду. Кто-то изачем-то его вчера задушить пытался. Нет, может, задохнуться иприятнее, чем гореть накостре, колдуна изображая, ноэто жепотом будет, азадушить прямо сейчас снова могут попробовать. Вон народу сколько, ивсе смотрят, выжидательно кнему блондинистые головы повернув.

—Непробовал.

—Атыпопробуй. Фоня— онсвиду дурачок, атак башковитый. Заплатить зажизнь несмогу, ноесли выживу исбегу скаторги, тосвечку вхраме затебя зажгу, аФоня— онизмонасей— так ищас помолится забыструю смерть твою, ичтобы ваду тебе местечко сытное попалось,— кривая улыбка квыражению глаз неподходила— глаза снадеждой настоящей смотрели.

—Япопробую.

—Иладно. Попробуй. Хуже-то нестанет. Надо тока выдержать двадцать плетей. Моб вашу ять! Глупо как попался. Всё, иди, колдун. ЯФоне для тебя лепёшку дал, пососи— чёрствая, али вводе замочи. Слышал, наколдовство силы много уходит. Вот, чем могу. Стой, наещё луковку. Всё, нету больше ничего. Иди, колдун. Помолиться надо. Родителей вспомнить. Кралю. Визгопряха (непоседливая девка). Эх, чего уж. Иди.

Левин отошёл отЕркина иоглядел взглядом камеру. Нечёсаные головы продолжали нанего пялиться. Жуткое такое ощущение. Боятся иинтересно им, нобоятся больше, накого нивзглянет— голова сразу исчезает, под мышку засунутая. Крякнув, Владимир Ильич прошкондыбал досвоего места иулёгся нанары, чуть подвинув завозившегося соседа-грелку.

Неудалось полежать. Подкрался Фоня исунул ему кринку сводой, кусок лепёшки деревянной илуковицу, уже очищенную. Сервис, блин, как вресторане стремя звёздами. Небыл втаких Левин, неприглашал никто нахаляву, нооднозначно там именно такие деликатесы иподают. Ижелудки там упосетителей точно так жебурчат.

Владимир Ильич сунул край довольно приличной лепёшки вводу ичуть поболтал, сам вэто время налуковку облизываясь. Дожил. Как там тренер полёгкой атлетике выражается? Небей меня, мама, мокрыми трусами. Дожил. Ох, Евпатий Коловратий, что жесним случилось-то, как онтут оказался? Нувот сейчас потрапезничает иляжет, подумает. Хм, аинтересно— Левин вынул лепёшку ипопробовал. Похрустывает, ножуётся. Челюсть только болит. Крепко поней, видимо, вчера перепало. Так странно, вчера онразговора местных непонимал, ему казалось, что каркают охранники, атеперь вот иихпонимает, иони его. Понятно, что непонятно нихрена.

—Есё воды нада?— приблизилась рожица Фони.

—Несыпь мне сахар впиво. Спасибо, Фоня. Держи. Наелся.

Владимир Ильич смысленным сожалением ивымученной улыбкой передал половину лепёшки инадкусанную луковку рыжему. Отлуковицы всё прямо огнём ворту вспыхнуло. Видимо, ипоголове пинали, ионтам прикусил чего.

—Ессам, тебе велёвку плоклинать,— отстранился товарищ.

—Наелся. Спасибо. Воды вот принеси,— Левин вернул Фоне кринку почти пустую, запивал пожар ворту.

—Ладно. Нехосесь сейсяс, потом поес. Ясбелегу. Тебе силы нузно. Сбелегу. Сейсяс воды плинесу.

Вода была вогромном, ещё больше туалетного, деревянном ведре, стоявшем уокна зарешёченного. Владимир Ильич, глядя вмутное стекло насерое небо, допил воду ивсё желёг наспину, опять подвинув сопящего соседа— пока завтракал, тот успел разметаться.

Думалось плохо. Сопение прямо рядом сухом отвлекало конкретно. Может, нуего это лежание, натом свете отлежится. Недолго осталось.

—Фоня!— подозвал Ильич рыжего.

—Пеледумал, есть будес?

Улыбка утоварища прямо так ивызывает желание улыбнуться вответ. Шутка.

—Нет. Скажи, акто это изачем меня душил вчера?

—Петел. Онзлой. Нессясный есё. Унего зену колдун умолил слебятёнком малым.

—Колдун уморил унего жену сребёнком? Зачем?— неповерил Левин.

—Колдуны злые. Петел унего денег блал инеотдал, тот его иплоклял. Зену плоклял, сказал, если неотдаст денег, тозена умлёт. Умелла. Илебёнок умелла. Доська. Три луны было.

Фоня сделал жест, похожий нато, как приветствуют друг друга мусульмане. Колбу, потом ксердцу иживоту руку приложив правую. Это «перекрестился» так?

—Аятут причём?

Хотя ответ потянет итак— всё зло отколдунов.

—Ты— колдун. Влаг ему,— развёл руками рыжий.

—Спасибо. Посплю. Сил буду набираться кзавтрему.

—Холосо. Плоснёсся— поес. Сил плибавится,— товарищ снова «перекрестился» иотошёл кокну.

Владимир Ильич лёг наспину, закрыл глаза ипопытался понять, что жесним произошло. Кто виноват? Ичто делать? Или оннерусский⁈ Едрит твою, ангедрит твою, перикись марганца твою.