Что рассказал убитый - Владимир Величко

— Я так понимаю, что если бы ты побежал за стрелявшим, то лег бы рядышком с… Гримером?

— Да, именно так, — ответила Неделина и молча махнула рукой, приглашая всех за стол. После «первой перемены блюд» Наталья продолжила: — Вот тогда Папа отдал приказ ликвидировать Артиста и Капитана. Причем приказ был такой: ликвидировать, но замаскировать под несчастный случай. Мы к тому времени накопили приличный оперативный материал, и судья без особого напряжения санкционировал прослушку и телефонов, и машин людей из группировки Папы. Как мы выяснили, вариантов устранения под видом несчастного случая было несколько, но самый предпочтительный был с клофелином и газом в палатке, как это следовало из результатов их разговоров. Тогда мы вышли на прямой контакт с Капитаном — в этом нам помог руководитель их афганского братства из Города — и оговорили модель поведения, места постановки палатки и прочее…

* * *

Капитан с Артистом подошли к месту ночевки почти затемно. Быстро поставили палатку, установили в ней газовую мини-плиту и возле костра сели ужинать.

— Надо сказать, наши опера их постоянно прикрывали и были хорошо замаскированы. А противная сторона — два человека — караулили, когда «жертвы» выпьют и лягут спать, чтобы потушить горелку и вызвать отравление спящих пропан-бутановой смесью, — сказала следователь.

— И что? — спросил активно нажевывающий Перчик. — Огурец бы этого не нашел?

— Найти-то отравление я бы нашел… А вот поди докажи, что огонь не сам потух!

— Ну так вот… — задумчиво сказала Наталья. — «Жертвы» выпили по паре рюмашек — кстати, и Артист, и Капитан свято режим трезвости соблюдали и только на рыбалке могли позволить себе «по чуть-чуть». Затем они залезли в палатку и тут же тихохонько выбрались из нее через заднюю надрезанную стенку. А их заменили два опера. На всякий случай. Все так и вышло. Через полчаса якобы Артист и якобы Капитан захрапели. Вот тогда в палатку забрался шустрый человек и загасил пламя. И ушел… В этот момент мы задержали и того, кто потушил горелку в палатке, и тех, кто сидел в машине в километре от нее. Обвинения им предъявлены по статье о покушении на убийство, и на некоторое время Папа остался без рук — по крайней мере, в нашем городке и в деревне Маслеево. Вот так, — закончила рассказ следователь Неделина.

Некоторое время все сосредоточенно молчали, удачно совмещая два физиологических процесса: переваривания услышанного и съеденного. В комнате слышался негромкий и довольно ритмичный звук работающих челюстей, бульканье, еще какие-то малоидентифицируемые звуки и звучки, короче, почти семейная благодать. И вдруг все это потряс звук резкого удара и почти нечеловеческого рева:

— Не верю!!! — Это Толя Перцев, врезав кулаком по столу, вскочил со скамейки и уже спокойно проговорил: — Не верю во всю эту галиматью. Ну при чем здесь этот… Папа? То есть Кайнер Олег… Анатольевич, кажется? Он же теперь в областном парламенте восседает! Какие, на хрен, ларьки, какие клофелины? Какие авторитеты? Вам что, господа следаки, делать не фиг? Сказочники, блин.

Огурцов тоже вопросительно уставился на господ милицейских, однако и Неделина, и Капустин продолжали, не поведя и бровью, трескать колбаску, прихлебывая по глоточку янтарную жидкость из малюсеньких стаканчиков, именуемых рюмками.

— К-а-анеч-на! Им и сказать нечего…

— А что, Толенька, говорить-то? Здесь и так все ясно.

— Что ясно, кому ясно? — агрессивно спросил Перцев.

— Да всем ясно! Оглянись вокруг и хоть чуть подумай, а? Ведь ясно, что Кайнера, то есть Папу, не интересует доход от ларьков. Его, если хочешь знать, вообще деревня не интересует. Его интересует… Ну, кто скажет?..

— А-а-а! — догадался Огурцов. — Ему нужно озеро!

— Конечно же, озеро! Именно! Ведь это водоем почти в 50 квадратных километров с глубинами до 75 метров, чистейшая вода…

— …А по берегам нетронутый реликтовый сосновый бор. И до Города всего сто километров. Прикиньте, сколько здесь элитных домишек понаставят и сколько на этом заработает тот, кто все это озеро и земли вокруг захапает, — закончил мысль Капустин.

— Постойте, постойте, но там же заповедник… Там же детский санаторий…

— Детей выгонят… под благородно-благовидными предлогами и слепят детишкам хибары где-нибудь на болоте, — начал было Капустин, но его прервал Перчик:

— Так надо что-то делать… пресса… жаловаться…

— А вот это — не наше дело! — жестко сказала Неделина. — Мы, милиция, свое дело сделали: убийцы пойманы, покушение на убийство пресечено, а бороться с «народными избранниками» — увольте… Да и не милицейское это дело. Вот так.

После этих слов настроение у всех резко испортилось. Еще немного посидели на скамеечке у входа — благо было тепло. Когда собрались расходиться, зазвонил телефон:

— Дмитрий Иванович, вы где?

— На работе, а что?

— У нас ЧП. В камере ИВС повесился один из обвиняемых в попытке покушения на убийство. Майор Неделина не у вас, случайно?

— Случайно у меня, — и отдал ей трубку. Наталья послушала несколько секунд и, отдавая трубку Огурцову, тоскливо сказала:

— Вот и все! Если до сего момента существовала хоть теоретическая вероятность прижать этого… Папу, то теперь и ее не осталось. Быстро сработано… Четко.

* * *

В тот пятничный вечер доктор Огурцов прибыл домой — вернее, его привезли — чуть тепленьким. Когда он немного проспался и часов в 10 вечера пошел в ванну отмокать, услышал бодрый голос телевизионного диктора:

— …Строить будете для детей в новом месте, Олег Анатольевич?

— Да, — раздался хрипловато-властный голос. — Дети — наше будущее, и мы обязаны их обеспечить в первую очередь.

— Но ведь те дома еще в очень неплохом состоянии, насколько известно редакции?

— Знаете, — и в голосе его впервые звякнул металл давнего урки, — мы выиграли тендер по продаже этого земельного участка, и нам теперь никто не запретит построить там еще лучшие строения. Дети — это…

Судмедэксперт Огурцов повернулся и шагнул в ванную. Там, открыв кран, лег в горячую воду и блаженно прикрыл глаза.

«И какого лешего нажрался?» — подумал он и задернул занавеску, чтоб голоса народного избранника совсем не было слышно.

И под божественной улыбкой,

Уничтожаясь на лету,

Ты полетишь, как камень зыбкий,

В сияющую пустоту…

А. Блок

Была почти полночь, но доктор Огурцов изнывал от жары. Вернее, не от жары, а от невыносимой духоты. Почти часовая попытка заснуть привела к полному и неоднократному скручиванию простыни в жгут и превращению этого лежбища в промокшие от пота тряпки. Огурцов, в конце концов плюнув на сон, встал и вот уже полчаса разгуливал по квартире в роскошных сатиновых — семейных, как их иногда называют, — трусах. Все окна были раскрыты настежь, и через них в комнату сочилось жаркое дыхание самой короткой ночи в году. Доктор расхаживал по квартире и, попивая малюсенькими глоточками крепчайший холодный чай, думал о предстоящем отпуске. До его начала осталась ровно неделя. Хорошо супруге — она уже уехала, а он здесь один, раскисает в сумасшедшей жаре.