Кома - Сергей Владимирович Анисимов

почти точно исключает. Это послужило последней каплей. Просто для того, чтобы чем-то закончить, завотделением высказался в том ключе, что антифосфолипидный синдром вполне мог быть вторичным по невыявленной, скрытой инфекции. С клинической картиной, максимально смазанной из-за сахарного диабета и, возможно, чего-то ещё. То, что у мужчин такое встречается редко, и то, что вскрытие дало больше вопросов, чем ответов, уже не имело никакого значения. Обсуждение зашло в тупик, и сделать из него хоть какой-то вывод было полезнее, чем так и оставить большой вопросительный знак напротив причины очередного смертельного исхода.

Дискуссия почти выдохлась, когда полночи готовившийся к разбору своего больного ординатор второго года Володя неожиданно напомнил о втором запланированном на сегодня разборе.

– Ну, доктора… Ну давайте поднапряжемся! – заведующий оглядел выжатых врачей и сделал находящемуся уже в полуприподнятом над стулом положении ординатору сложный жест ладонью, – одновременно и располагающий, и стимулирующий. Скрежетнул стул, молодой врач начал пробираться через ноги в переднюю часть комнаты. Остальные начали покашливать, и морщиться, стараясь сбросить напряжение. Сам Николай вытянул вперёд обе руки, хрустнув пальцами, и на него с неудовольствием обернулась сидевшая впереди доцент Савельева – пятидесятилетняя мадам, похожая лицом и голосом на постаревшую Милицу Корьюс, а работоспособностью – на гусеничный тягач. Этим сочетанием Николай искренне восхищался ещё будучи студентом, и поэтому вместо того, чтобы сделать «лицо кирпичом», постарался извиняющеся улыбнуться. Мадам спокойно кивнула и снова отвернулась в сторону раскладывающего перед собой на столе какие-то листочки ординатора.

Слово «Ну!?» так и не прозвучало, но выражение на лице завотделением было соответствующим, и доктор доложил о своём больном, который лежал на отделении третью неделю с ничего конкретно не означающим диагнозом «ЛНЭ». То есть той самой лихорадкой неясной этиологии, с которой Николаю теперь предстояло справляться у его собственной больной. Мужчина был ещё нестарый, тоже с компенсированным хорошей терапией сахарным диабетом, но тон доклада был настолько далёк от оптимистичного, насколько это было можно. Постоянно имея температуру около 38, больной раз в 3–4 дня выдавал температурные «пики» градусов до 40, сбивать которые удавалось всё с большим трудом. После каждого такого дня начинался новый цикл анализов, призванных установить хотя бы одну из длинного и разнообразного списка причин, способных вызвать подобное. Два дня назад, после последнего «пика» у уже всё понимающего больного начали отказывать почки. Следующего подъёма температуры до таких цифр он мог уже не пережить.

– Мы уже поднимали вопрос о том, что у всех столь разных… – когда молодой доктор закончил, второй профессор кафедры нарисовал ладонью в воздухе сложный вензель. – Столь разных больных с непонятными для нас всех комбинациями симптомов может таким образом проявляться некая, м-м-м… внутрибольничная инфекция. Мы уже пытались подойти к этому вопросу с научной, так сказать, точки зрения…

«А толку?» – глухо, в четверть голоса сказали сзади-слева, и Николай только с большим трудом подавил в себе желание обернуться и посмотреть, кто это. Голос он не узнал.

– Но вот посмотрите, коллеги: двери на лестничные площадки у нас хлипкие и непрерывно открытые, потому что больные, если это не свежие инфарктники, на запрет курить просто плюют. Сквозняки туда-сюда, всё время едой воняет, посетители ходят, студенты вот толпами. Но что, у нас одних? На соседней с нами терапии за последний месяц двое больных умерло. Двое! Девяностодвухлетняя бабушка, которую вообще непонятно как госпитализировали, и тридцатилетняя женщина, за которую её доктора, осознавшего диагноз только после вскрытия, так выпороли, что он до сих пор, наверное, согнувшись ходит. Двое! А происходящее у нас похоже на инфекционную вспышку до такой степени, что все не укладывающиеся в эту теорию факты хочется просто игнорировать! Мы до сих пор, до сегодняшнего подозрения на вирусный гепатит у новоприбывшего больного не закрыли отделение только потому, что это явно не инфекция! Ну не могла она не распространиться к соседям!

Половина мрачно и напряженно слушающих профессора врачей синхронно кивнула. Никто отвечать на его риторические вопросы не собирался, и профессор, вяло взмахнув рукой, замолчал и отвернулся к стене. Молчали все достаточно долго, и когда завотделением, наконец, начал говорить, Николаю чуточку полегчало.

– Мы все знаем, что в медицине есть много странного. Но за свою не очень пока, может быть, долгую жизнь я не видал ничего более странного, сведённого в одно и то же место…

Один из доцентов поднял голову, стёкла его очков блеснули отраженным светом, и Николай машинально проследил направление «зайчика».

– Мы с вами можем столкнуться с чем-то просто новым, – печально сказал он. – С чем-то, чему нет описаний ни в учебниках, ни в нашем с вами собственном опыте.

«М-да», – это было слово, которое подумал про себя, наверное, почти каждый. Сидящая справа от Николая Ляхина доктор закатила глаза и шевельнула губами, почти бесшумно произнеся неприличное выражение. При желании можно было даже догадаться какое именно. Сзади утомлённо вздохнули, как вздыхает старая собака под обеденным столом.

Именно после этого главный эндокринолог города, посмотрев на часы, поднялась. Видя, что и остальные начинают перешептываться и двигаться, завотделением, неосознанно сделав серию успокаивающих пассов, заключил, что прошедшие клинические разборы были весьма полезными, и дадут многим повод задуматься над услышанным.

Полностью согласный с его формальной фразой, Николай неожиданно для себя задержался в опустевшей комнате именно чтобы подумать в одиночестве. Уходящая последней доктор посмотрела удивлённо, и удовлетворенная задумчивым выражением на его лице, показала на вытянутой руке ключ с привязанной марлевым жгутиком деревянной колобашкой, со стуком положив его на стол.

Мысль, пришедшая в голову лопуха-интерна, каким Николай себя со всей ясностью осознавал, не отличалась особой оригинальностью: «А что, если доктор прав?». Сама идея того, что конкретно на их отделении человечество в целом может столкнуться с неким новым заболеванием выглядела, несомненно, полностью идиотской. Отсюда и такая реакция докторов, перед знаниями и опытом которых Николай искренне преклонялся. Но поскольку настоящего ответа на происходящее так и не находилось, то она возникала то у одного доктора, то у другого. В конце концов, если ты параноик, то это вовсе не значит, что тебя на самом деле никто не хочет убить.

На бумаге всё было достаточно логично, – больные умирали от осложнений тяжёлых и преимущественно давно диагностированных у них болезней, либо от вызванной разнообразными причинами недостаточности органов – сердца, почек, лёгких. То, что все собравшиеся внезапно умереть больные устроили заговор с целью напакостить захлёбывающимся в попытках понять происходящее докторам, действительно могло прийти в только голову только параноику. Но всё же… Да, мысль о новой, неизвестной науке болезни выглядела так, что