Бонд, мисс Бонд! - Елена Логунова

Названные персоны тут же пали ниц и поползли, без разбора сгребая с пола тетрадки.

– Потом рассортируем, где чьи, – сказала Оля Ксюше.

И сердечно поблагодарила Петрова с Катаевым за построенную ими в рекордные сроки Пизанскую башню из помятых тетрадок.

Сортировку производили уже после пятого урока.

У Ксюши было «окно», у Оли занятия закончились, осталось только проверить тетради. Тащить их домой не хотелось, чтобы не нервировать родственников, особенно маму, которая очень боялась, что Оля снова станет «синим чулком».

Первый – и пока что последний – в жизни Ольги серьезный роман начинался бурно, но постепенно иссяк, как пересохший ручей. Отчего так случилось, она не могла объяснить не только маме, но даже себе самой. Мама же очень переживала, что ее непутевая взрослая дочь упустила единственного кавалера, и на школьные тетрадки, учебники, поурочные планы и прочие атрибуты педагогической деятельности смотрела волком.

– Шла бы ты лучше, Олька, в папин таксопарк диспетчером! – все настойчивее советовала она дочке. – Голос у тебя приятный, говоришь гладко, мужикам это понравится. А мужиков в таксопарке много, и неженатые есть, авось, нашла бы себе кого-нибудь для счастья в личной жизни!

– Перебьюсь пока жизнью общественной, – обычно отвечала Оля.

Но дополнительно нервировать мамулю не стоило, поэтому засиживаться до ночи над тетрадками на кухне она прекратила.

– Это твоя! Это моя! Моя, твоя, твоя, – Ксюша проворно раскладывала перемешавшиеся тетрадки на две кучки. – Тоже твоя! Ой, а это чье?

Оля посмотрела: Ксюша, хмурясь, разглядывала выпавшую из какой-то тетрадки бумажку. Обыкновенный клетчатый листок с примитивным рисунком в виде кружочка с крестообразным хвостиком.

– Взрослеют детки! – хмыкнула Оля. – Это же символ Венеры, знак, используемый для обозначения женского пола. Вряд ли это из моих тетрадок выпало, пятиклашки в гендерном вопросе не так продвинуты.

– У меня восьмые, – вздохнула Ксюша. – Они еще не такое рисуют! Вот недавно…

– Привет, девчонки! Что это у вас? – в учительскую вихрем ворвалась Люся.

– Шедевр примитивизма! – хмыкнула Оля.

– Ну-ка!

Люся бесцеремонно выхватила у Ксюши бумажку и вытаращила глаза в показательном ужасе:

– Ого! Какое зловещее послание!

– Почему это оно зловещее? – удивилась Оля.

– Как это почему, тут же могила с крестом нарисована! Прям «черная метка»! Это кому же? – Люся завертела головой, переводя заинтересованный взгляд с Оли на Ксюшу и обратно.

– Типун тебе на язык, Люсинда, какая могила с крестом?! – возмутилась Ксюша. – Ты неправильно держишь бумажку, переверни ее, и получится мирный женский символ.

– А по-моему, правильно я ее держу, иначе подпись будет не под картинкой, а сверху и вниз головой, – уперлась Люся.

– Какая подпись?!

Оля вытянула шею и заглянула в бумажку.

А там – в углу – и вправду имелась крупная четкая подпись, которую она прежде не заметила, потому что ее закрывал палец Ксюши.

– О-о! – многозначительно обронила Люсинда. – Где-то я это уже видела…

– Да где только я это не видела! – в сердцах сказала Ксюша. – Это же каляка-маляка Жанны Марковны!

– Это Бяка-закаляка кусачая, – пробормотала Оля, вспомнив незабываемый детский стишок. – Я сама из головы ее выдумала…

– Точно, выдумала, – Люся хмыкнула. – Мне всегда было интересно, как этот шикарный автограф соотносится с фамилией нашей старушенции? Она же просто Новак, а тут – раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять – девять петелек и две хитрые загогулины! Может, она по паспорту какая-нибудь Новаковичешвильская-заде-оглы?

– Иван Иванович Иванов-Вано, – вспомнила Оля впечатлившее ее когда-то ФИО из телевизионных титров.

– Она не просто заде, она завуч, – хихикнув, напомнила Ксюша. – Большой начальник в наших широтах! А начальнику положена внушительная подпись, чтобы придавала должный вес резолюциям.

– Странная какая-то резолюция – могилка с крестиком! – Задумалась Люся. – Что она может означать? «Сим повелеваю всем без промедления сдохнуть!»?

– Почему сразу – всем? Могилка нарисована всего одна, – напомнила Оля.

– Зато красной пастой! – сверкая глазами, зловеще сказала Люся. – Как кровью!

– Типун тебе на язык, – досадливо повторила Ксюша. – Какой еще кровью? Обычной учительской ручкой с красными чернилами.

– Что возвращает нас к предположению о том, что это – распоряжение завуча! – Люся помахала бумажкой в воздухе. – Подписанный самой Жанной Марковной смертный приговор! Интересно, кому? А?

– Если так, то либо мне, либо Ксюше: «Казнить, нельзя помиловать», – Оля сказала это в шутку, но получилось не смешно. – Да ладно вам, девочки! Люсинда, хватит глупостей, иди… куда-нибудь, мне нужно тетради проверить.

– Пойду за плюшками, – легко согласилась Люся и грациозно протанцевала к двери. – А вы тут поосторожнее! Мало ли что! «Черная метка» от завуча – это вам не шуточки!

Она демонически захохотала и выскользнула за дверь.

– Вот дурында, – в сердцах сказала Ксюша.

– Да не глупая она, просто избыточно жизнерадостная, – справедливости ради возразила Оля.

И втайне позавидовала Люсиному характеру, однако не стала об этом говорить вслух.

– О боже!

Секретарша Милочка уронила телефонную трубку на рычаг и схватилась за голову, украшенную свежей укладкой, о чем Милочка никак не могла забыть, и это лишило ее хватательные движения должной экспрессии.

– Ну? – сердито буркнула бухгалтерша Алла Валентиновна, без отрыва от калькулятора покосившись на секретаршу, которая щупала собственный череп осторожно и вдумчиво, как искушенный покупатель, выбирающий спелый арбуз.

– У нас катастрофа! – слезливо сообщила Милочка, воздержавшись от настоящих рыданий из-за того, что у нее были накрашены ресницы, каковое обстоятельство, естественно, тоже являлось незабываемым.

– Что, шкаф разбили?! – взволновалась бухгалтерша, нетерпеливо ожидавшая доставки нового стеллажа со стеклянными дверцами.

– Хуже! Ноль тридцать пятая машина упала с моста!

Продолжая удерживать правую руку на калькуляторе, Алла Валентиновна возложила левую на область сердца, как будто приготовившись принести клятву на самом дорогом:

– Как упала?!

– Так!

Милочка двумя руками изобразила сложный кувырок:

– Прямо в воду! Упала и утонула!

– А кто в машине был?

– Должно быть, Жора Гвоздев, ноль тридцать пятая – это его «шестерка», – уверенно ответила Милочка и аккуратно, чтобы не размазать помаду, прикрыла ладошкой страдальчески скривленный рот.