Муравьиный лабиринт - Дмитрий Емец

Алиса еще в школе выяснила, что, когда называешь папину работу, люди удивленно замолкают. И это не было ложью. Древнегреческие босоногие горшечники, изготавливающие свои вазы весело и на глаз, многому могли бы научиться у ее папы в плане строгого соблюдения технологий, но почему-то не они подделывали папины вазы, а он их. Кроме того, ее спокойный, внешне не приспособленный к жизни папа умел удачно продавать вазы в Интернете.

Кузепыч удивляться не стал, хотя слышал об этом впервые. К информации отнесся по-деловому.

– Что ж ты раньше молчала? Пусть сделает мне двадцать горшков по полтора литра и одну здоровенную чашу, я потом скажу насколько. А мы ему за это лопату выдадим и позволим накопать у нас в овраге сколько угодны отличной глины, – с энтузиазмом пообещал он.

Овраг был за территорией ШНыра, у ручья. Считалось, что глина там хорошая, хотя папе в этом плане угодить было вообще невозможно. Он выписывал ее чуть ли не из Египта и долго еще с чем-то смешивал, разбивая комки миксером. Алиса понадеялась, что папа ее не убьет. Хотя он мирный. Максимум пожалуется маме, а та выведет на принтере правила пользования папами и развесит повсюду, куда сможет дотянуться.

– А если бы мой папа был пулеметчик? Вы бы его тоже запрягли? – поинтересовалась она.

– А то как же! Послали бы на съезд ведьмарей. Нет такой профессии, какая не сгодилась бы в ШНыре! – обнадежил ее Кузепыч и удалился крабьей походкой, по дороге подбирая валявшиеся в проходе веревочки и пряча их в карман. С каждой веревочкой настроение у него улучшалось.

Когда Алиса убрала кофту, Бинт перестал пугаться и позволил вывести себя из пегасни.

– Дебил! Чтобы тебя на консервы забрали! – напутствовала его Алиса.

– Спокуха, чудо былиин! Слезами деду не поможешь, – подмигнув, сказал Ул.

Алиса громко фыркнула, да так, что ей отозвались сразу три пега и одна Фреда. Это было так неожиданно, что многие расхохотались.

– Прикольно, – сказал Сашка.

Алису бросило в краску. Как многие обидчивые люди, она плохо отличала, когда смеются над ней, а когда над смешной ситуацией, в которую она вовлечена.

– Ах так! Ну и прекрасно! Всем весело, и это замечательно. Замечательно, когда всем весело! – сказала она стершимся от негодования голосом.

Улыбки тех, кто окружал Алису, разом выцвели. Алиса была мастером истерик всех видов – тихих и громких. Ну с громкими понятно, а суть тихой истерики состояла в том, что она говорила спокойным ровным голосом и говорила будто бы правильные вещи, но почему-то через тридцать секунд всем хотелось разорвать ее в клочья.

– Я, пожалуй, пойду вынесу мусор, – Сашка наклонился, чтобы взять ведро, но в его ручку уже вцепился Кирюша.

– Нет, я вынесу! Я! – крикнул он.

Ул, почесывая нос, наблюдал, как два юных шныра с сопением выдирают друг у друга ведро.

– Чистоплотность – это, чудо былиин, великая вещь! Самыми богатыми людьми через шестьдесят лет будут те, кому принадлежат помойки. Куча ресурсов. Радуйся – не хочу, – сказал он одобрительно.

– Придурки! – сказала Алиса.

Ей стало так себя жалко, что ее чуть не стошнило. Она швырнула лопату и, на бегу наматывая на шею шарф, выскочила из пегасни.

– Пошла травиться фосфорными спичками, – сказала Фреда.

– Обиды в тактически верный момент обидами не считаются. Ей конюшню неохота убирать. Вот увидишь: к ужину всех великодушно простит, – отозвался Кирюша. Во всем, что касалось психологических форм отлынивания, он был исключительный спец.

В отвратительном настроении Алиса шла в корпус, как вдруг ей пришло в голову, что в корпусе она обязательно натолкнется на Суповну. А для Суповны любой незанятый шныр шатается без дела, и его надо немедленно припрячь.

Не доходя до корпуса, Алиса резко развернулась и отправилась в Зеленый Лабиринт. Лабиринт был одним из двух мест, которые она любила. Второе – Копытовский морг, он же паталого-анатомическое отделение при местной больнице. У морга была интересная система вентиляции – две блестящие жестяные трубы, а над ними круглые вертушечки, похожие на высверленный земной шар, сложенный из многих лопастей. Когда ветер дул, вертушка вращалась и во все стороны разбрызгивалось солнце.

В Зеленый Лабиринт Алиса далеко не забредала, ей хватало окраин, откуда еще видна была четкая линия снега, разграничивающая зиму и лето. Тут она сворачивалась, как кошка, подтягивала к груди колени и лежала на боку, ни о чем не думая. Просто лежала, вдыхая запах самшита и сдувая с носа мелких мошек.

Вот и сегодня, попетляв в лабиринте, Алиса отыскала уютный закуток, легла на теплую землю и, подложив под голову кофту, стала мысленно составлять список сволочей, которые ее окружают. Добавляя в него кого-нибудь новенького, она всякий раз испытывала особое удовольствие. Чем больше вокруг негодяев, тем больше поводов для страданий. Чем больше поводов для страданий, тем ты несчастнее. Чем ты несчастнее, тем больше в этом виноватых, опять же идиотов и негодяев. А дальше по кругу. См. пункт 1.

В груди Алисы стучало малосильное «Оставьте все меня в покое!», парализующее всю волю, интересы и желания, кроме одного – забиться в угол. Она лежала, разглядывая узловатые стволы самшита, а вокруг цветными билетами на поезд счастья порхали бабочки. Некоторые садились на лицо. Она морщилась и сдувала их. Бабочки мешали ощутить себя несчастной в той мере, как ей того хотелось. Алиса отвернулась, пытаясь придавить щекой очередную, запутавшуюся в волосах бабочку, и чудом не вскрикнула – в полутора метрах появились серые ботинки, медленно направлявшиеся в ее сторону. Двигались они зизгагом, то срастаясь в букву Л, то размыкаясь. На голову Алисе сыпались листья и побеги. Она сообразила, что Кавалерия подстригает самшит, шиповник и акацию с другой стороны лабиринтовой стенки. Выползать сейчас было опасно, – могла услышать. И Алиса сделала самое мудрое, что могла в этой ситуации, а именно не сделала ровным счетом ничего. Она лежала и, затаив дыхание, с легким превосходством – и, разумеется, с презрением – созерцала ботинки Кавалерии. Внезапно совсем близко кто-то кашлянул так гулко, словно крикнул в бочку. Алиса подскочила от ужаса и ударилась лопатками о землю.

Секатор перестал щелкать.

– Меркурий? – окликнула Кавалерия.

Рядом с серыми ботинками возникли желтоватые, огромные, как корабли, валенки Меркурия Сергеича, полосками подшитые кожей, что придавало им тигриный окрас. Эти валенки были известны всему ШНыру. Витяра распускал слухи, что в них прорастают пшеница и овес. И они, кстати, действительно прорастали. Тепло, влага, а пшеницу и овес часто просыпали у кормушек.

Секатор несколько раз щелкнул. На нос Алисе упал отстриженный желтый цветок. Мелким дождем посыпались листья. Кавалерия и Меркурий стояли и молчали. Серые ботинки и тигровые валенки были повернуты носками в одну сторону – как раз в ту, где лежала Алиса. В них было некое загадочное единство.