Русские не придут - Александр Кабаков

– Ну… ты не сказал… – Ее акцент сейчас был почти незаметен, и слова она уже не пела, а выдыхала. – Не сказал… где… где ты работаешь…

Я сел, застегнул молнию, снова свернул листок с табаком, чиркнул зажигалкой. Она поправляла волосы, знобясь, застегивала пальто.

– Где, а?

– Ну… в газете, – буркнул я. Я был уже учен и давно не говорил без крайней надобности, где я служу. Тут же спохватился: она могла и знать, что в редакциях талонами не платят…

Но она не знала.

Когда я поднял глаза, она стояла передо мной и ствол моего автомата был направлен мне прямо в лоб.

– Сучка, – сказала она, – сучка, говно. Давай сюда талоны твои сраные, журналист хренов! И вали отсюда! Ото из-за таких гнид началось все! Жили как люди, все было нормально, мужик по шесть тыщ «горбатых» за хороший день зароблял, а вам все было плохо! Завидущие твари! Леонид Ильич вам плохой был, а у нас при нем в городе такая чистота была, и деловым людям, которые жить могли, жизнь была!.. Сталин вам был плохой, Брежнев вам был плохой, вам Горбачев ваш был хороший!.. Давай талоны и иди отсюда, а то убью интеллигента московского, вот точно – убью! Талоны, блядво!

Я медленно привстал со скамейки, и она с коротким визгом отскочила подальше, вскинула ствол.

– Тише… – Я полез во внутренний карман. Я бы охотно отдал ей эту сотню талонов, но вовсе не был уверен, что после этого она с перепугу не разрядит в меня рожок. И в мирные времена эти не слишком были милосердны… – Тише… сейчас я отдам тебе эти поганые талоны, только не стреляй, дура… тебя же Комиссия сразу возьмет… сейчас…

Можно было, конечно, упасть плашмя, рвануть ее за ноги в скользких полусапогах – и ничего бы она не успела, подумаешь, террористка… Но одно она могла бы успеть: выпустить очередь над моей головой, а здесь, среди этих обреченных домов, шум был почти так же убийствен, как и пуля.

Я уже готов был вытащить из кармана руку с талонами, когда в дальнем конце улицы раздался рев моторов. Вот уже показался передний танк – легкий, десантный, следом одна бээмпэ, другая, грузовик под брезентом и танк замыкающим… На Спиридоновке начиналась очередная ночь.

Она оглянулась на шум. В тот же момент я резко рванулся к ней, правой рукой зажал сзади ей рот, левой, крутнув в запястье, вывернул ее правую, лежавшую на спуске автомата, – сильно сжав, чтобы, не дай бог, не успела нажать. И вместе с ней рухнул наземь, за кусты сквера.

Теперь они позвонили домой. Я собирался в институт, жена готовила завтрак, и приемник на кухонном столе бормотал беспрерывно – она включала его на все утро: «…быстроходные катера в Персидском заливе… продолжается выдвижение делегатов… письма наших слушателей подтверждают – альтернативы перестройке нет… Всесоюзная девятнадцатая… а вот мнение академика Татьяны Заславской…»

Я снял трубку.

– Это Сергей Иванович, – услышал я радостный голос стажера. – Только вы вслух не повторяйте, Юрий Ильич, а то жена… Здравствуйте.

– Здравствуйте, – сказал я с омерзением и отчаянием. Значит, это еще будет продолжаться! И кончится ли?..

– Очень надо! – радостно сообщил Сергей Иванович. – Очень надо встретиться! Вы же ведь уже написали? Вот и хорошо. Только в институте уже неудобно, Юрий Ильич. Так что вы приходите лучше к гостинице, Юрий Ильич, ага, к «Интуристу». Так точно, четырнадцать часов, Юрий Ильич. Ну, до свиданья, Юрий Ильич, Юрий Ильич, Юрий Ильич…

– До свиданья.

Я шваркнул трубку.

– Кто это? – спросила жена.

– По делам, – сказал я и тут же ужаснулся: значит, я уже выполняю их указания, скрываю от жены. – По делам, из «Вестника»…

У интуристовского подъезда меня ждал один Сергей Иванович, стажер. Как и положено, он был на посылках. Молча обменялись рукопожатием, молча ехали в лифте в толпе гогочущих и перекликающихся, как в лесу, немцев. Бабка в линялых джинсах, с сиреневой завивкой с доброжелательнейшим интересом разглядывала Сергея Ивановича. Я посмотрел на него ее глазами: нечто пухлощекое, пухлогубое, чубастое – на гигантском теле девяностокилограммового мужика. Она могла нас принять за отца с сыном – впрочем, одет по-сыновнему был я, на нем был приличненький универмаговский костюм с галстуком.

Игорь Васильевич встретил нас в номере радостными рукопожатиями и штатной улыбкой. Теперь я попытался и его портрет сформулировать: получилось нечто среднее между невзрачным современным киногероем и человеком с плаката по технике безопасности. Но улыбка у него была хорошая…

– Как путешествовалось, Юрий Ильич? – Улыбаясь этой прекрасной улыбкой, морщившей все лицо, Игорь Васильевич двумя руками потряс мою руку и немедленно усадил в кресло у журнального столика, сам сел напротив, а Сергей Иванович пристроился на краю кровати. Номер был полуприбран, как при смене постояльцев. На столик тут же водрузилась пепельница, и мы, как водится, закурили разом. – Довольны экскурсией?

– Ну, – замялся я, – сами понимаете… интересно, конечно…

– Я думаю! – немедленно перебил Игорь Васильевич. – Это ж надо: девяносто третий!

– Я сам всю жизнь мечтал, – вставил Сергей Иванович. – Как Гюго прочитал, так и возникло желание: обязательно девяносто третий. Некоторые хотят, например, две тысячи какой-нибудь, а я почему-то именно в этот самый девяносто третий – и все…

– Ну, нам не положено, – с легкой грустью заметил Игорь Васильевич, – это уж вам… Как говорится, и с профессиональной точки зрения. Думаю, у вас в институте многие хотели бы, да не могут. На полгодика-годик – пожалуйста, а чтобы сразу в другую пятилетку… Ну это же понятно: у вас способности… Если хотите знать, я уже двадцать лет вашими экспериментами интересуюсь, и вот даже Сергею говорил, не даст соврать: Юрий Ильич, говорю, из экстраполяторов самый в институте способный. Еще вы обычным экстраполятором работали, а я, как только в «Вестнике» ваш отчет прочту, так и говорю: обязательно надо бы Юрию Ильичу на пятилетку-другую рвануть! И руководству даже докладывал… Да ведь вы сами понимаете, Юрий Ильич, – времена были другие. Кто бы вас тогда на пятилетку вперед отпустил? Считалось – нецелесообразно… Даже однажды – помнишь, Сергей, ты еще только стажером пришел, семнадцать лет назад – требовали, чтобы я на вас, Юрий Ильич, написал субъективку, как говорится, – ну это у нас так называется, мое, значит, субъективное мнение, – я говорю: хотите – пожалуйста, вот я кладу билет на стол, и можете тогда делать, что хотите, только я Юрия Ильича знаю и ручаюсь… Видите, Юрий Ильич, и в те времена у нас тоже разные люди были.

– А здорово вы ее, – неожиданно сказал Сергей Иванович и улыбнулся. В отличие от старшего, он улыбался сдержанно и тонко. – Здорово! Раз – и скрутили. Могла ведь шум поднять! Убить, конечно, не убила бы, а шуму было бы много…

– Так я же всегда говорил, – тут же включился в неожиданно повернувшийся разговор Игорь Васильевич, – всегда говорил, что Юрий Ильич исключительно смелый человек! Вы же ведь смелый человек, Юрий Ильич?