Кардинал в серой шинели - Александр Конторович

— Блин, но не сидя же пять лет в тюряге! Наверное, как-то иначе можно?

— У всех по-разному. Каждый из нас приходит к служению по-своему. Больше половины наших епископов пришли в Церковь уже вполне сложившимися личностями. Да взять хотя бы и молодого барона Ройгена!

— Кого?

— Епископа Эрлиха. Он пришел в Церковь с военной службы. Тогда он был капитаном, причем одним из самых молодых! Мало кому удавалось продвинуться по службе так быстро!

— Так он бывший военный?

— Тяжелая панцирная конница. Командовал там отрядом всадников.

— Ничего себе! Боевой мужик, оказывается!

— Как и половина высших иерархов нашей Церкви. Видишь ли, сын мой, от слова военачальника зависит жизнь его отряда. А от слова священника… иногда зависит гораздо больше. Не только жизни людей! Не научившись подчиняться — не станешь командиром. Не можешь командовать сотней — не берись за тысячу!

Да… под таким углом зрения я на здешних попов как-то и не смотрел. Теперь некоторые непонятные мне ранее вещи становятся более объяснимыми. Ясно теперь, откуда в Церкви появились спецмонахи с их жесткой дисциплиной и иерархией. Хм, а вот воинских подразделений у них нет! Хотя, вполне могу себе представить, какими они были бы!

— Да уж, ваше преосвященство, озадачили вы меня! Не знал я таких вот подробностей!

— Отчего ж не спросил?

— А рассказали бы?

— Ты на одной стороне с нами. Один у нас враг, стало быть, нет причин чего-то от тебя скрывать. Церковь как организация рискует меньше. Не раз уже терпели мы поражения, но всякий раз снова поднимали голову. А у тебя жизнь одна… и не очень-то она легкая и приятная. Есть что терять.

— Спасибо за откровенность, ваше преосвященство. При случае спрошу кого-нибудь. Если увижу что-то непонятное.

— Спрашивай. А сейчас… наверное, надо идти к тем, кто нас давно уже ожидает. Ты прав, сын мой, времени у нас мало, а дел много. Да и к дождю дело идет, лучше уйти под крышу.

— К дождю?

— Посмотри на зубцы «каменной вдовы», видишь — они подернулись дымкой? Значит, скоро будет дождь.

— «Каменная вдова»? Кто это?

— Ты не знаешь? — удивляется Гройнен. — Да вот же она — перед тобой!

Его сухая рука указывает на старую башню.

— Э-м-м… А я и не знал, что у нее есть свое имя!

— Так что же тебе не рассказали об этом прошлые жители зам… прости старика, совсем запамятовал! — Он совершенно по-стариковски качает головой. — Все верно, кому было рассказывать-то?

— И что, рассказ был бы интересным?

— Да как тебе сказать… Про эту башню сложено множество легенд. Как ты думаешь, давно ли она здесь стоит?

— Ну… она старше других построек замка. Лет на пятьдесят, я полагаю.

— На сто.

— Ого!

— Ты заметил, что она отделена от остальных построек?

— Разумеется! Стена и ворота в ней. Даже под землей двери есть.

— И что, все они запираются снаружи?

Опаньки, а вот этого-то я и не усек! Вернее, не совсем так. Увидел, но внимания особого не обратил. А сейчас выходит, что обитатели замка отгораживались от башни? Да… никакого другого объяснения такому расположению запоров просто больше не найти. И эта система затопления коридоров… тоже ведь не просто так придумана, надо полагать.

— Ваше преосвященство, а для чего такие сложности? Башня эта, что, кому-то другому принадлежала? Не хозяину замка?

Епископ встает и начинает спускаться вниз по лестнице.

— Видишь ли… я и сам, признаться, немного об этом знаю. Но башня простояла запечатанной шестьдесят лет! Тогдашний епископ наложил запрет на ее посещение, и надо думать, что у него были для того причины. Были заперты и опечатаны все ворота и двери, перекрыты коридоры, ведущие к ней под землей. Некоторые — так и вовсе засыпали.

— Но почему? Эта башня — отличная оборонительная позиция!

— Знаю. Но на замок никто уже не нападал более ста лет. Те, кто хотел это сделать, отчего-то быстро отказывались от такой мысли. Если успевали до этого дожить.

И неудивительно, если вспомнить про то, что находится в его подвалах. Уж силенок на то, чтобы отвести превратности войны от своего святилища, Молчащие точно не пожалели бы. Скорее всего — и не жалели.

— Так отчего же башня открыта сейчас?

— Предок графа Дарена обратился к епископу с такой просьбой. Прибыл священник, отслужил службу, и печати сняли.

— Ну, вот, видите? Ничего же не произошло!

— Угу. Если не считать того, что это место не рекомендуется посещать женщинам. Она ревнует…

— Да ладно…

— Ни одна из жен графов не могла родить дитя в этом замке. И никакая другая женщина тоже не смогла это сделать. В другом месте — пожалуйста. Те же, кто попробовали, очень об этом пожалели. Принести сюда новорожденного… тут тоже не все понятно. Кто-то считает, что это хорошо, другие говорят обратное.

Так! А вот это — звоночек! И весьма настораживающий! Заходила ли Мирна в башню? Нет. И это я помню совершенно точно! Ей всегда было не по душе это строение. Даже кровать нашу перевернули так, чтобы не видеть башню из окна. Однако же… ей вскоре рожать!

Делюсь с епископом своими сомнениями. Он молчит, только перебирает губами, словно бы что-то читает про себя.

— Даже и не знаю, сын мой. Возможно, имело бы смысл ей куда-то отъехать на это время, как ты сам думаешь? Я не уверен, но… лучше не рисковать. Спроси у нее… у них обеих.

У Мирны? «…у них обеих…»

— Это у башни-то?! Ваше преосвященство, вы серьезно? Это же… колдовство!

Епископ похлопывает меня по ножнам Рунного клинка.

— Это — тоже. Допуская одно, как ты можешь отрицать другое?

— Но Церковь…

— Ты — Серый. Надо ли мне напоминать, что обычные мерки к тебе неприменимы?

— И… как вы к этому отнесетесь?

— Не заметим. Этого достаточно?

Мы пересекаем двор замка, проходим под аркой ворот внутренней стены. Гройнен поднимает голову и, подслеповато прищурившись, оглядывает башню. Вернее — не саму башню, а ее входную дверь.

— Вот… — он протягивает руку. — Видишь, над дверью?

— Плита?

— Это не плита. Глина, ею замазали надпись над дверью. Она вырублена в камне, и кто-то распорядился замазать ее глиной.

— Зачем?

Вместо ответа епископ разводит руками в стороны.

Оглядываюсь по сторонам и вижу обрубок бревна невдалеке. Упираясь руками, подкатываю его к двери и, поставив на торец, прислоняю к стене. Вытаскиваю из ножен Рунный клинок и, встав на бревно, ковыряю острием замазку. То ли я удачно попал, то ли еще что — но вся эта маскировка внезапно осыпается вниз, запорошив мне глаза сухой и мелкой пылью.