Мастер Миража - Елена Долгова

– И ради этого барахла мы лазили вниз?

Беренгар сжал кулаки, казалось, его ярость бойца – псионика и яркая обида только забавляют неуязвимую охрану.

– Ну и улов, перепачканные трусливые парнишки.

– От них воняет, как от крыс.

– Ничего не поделаешь… Марш в машину, свободные граждане Брукс и Беренгар! Поздравляю – вчера вечером квартальный судья заочно приговорил вас обоих к штрафу. По сто конфедеральных гиней с каждого, а ждать реабилитации придется не у мамы под крылом, а в накопительном лагере. Шевелись! И радуйтесь, радуйтесь… Не вижу на рожах улыбок – не сметь хмуриться! Ликуйте и благодарите, что легко отделались и остались живы. В этом коллекторе запросто можно отдать концы, бывает, газ застоится под землей, и тогда…

Марк перестал слушать издевательские поучения, он обреченно шагнул в тесную, жаркую, пропахшую металлом и потом утробу арестантской машины.

Дверца с лязгом захлопнулась, заработал мотор, машина развернулась и поехала прочь, увозя свой улов навстречу неизвестности.

7010 год, лето, Конфедерация, Порт-Калинус

Эскорт машин стрелой несся по проспекту Процветания, строй мотоциклистов, за ним элегантный серебристый кар президента Конфедерации и приземистая машина охраны. Юлиус Вэнс, законно избранный глава Каленусийской Конфедерации, устроился на заднем сиденье, за спиной водителя. Внешность школьного учителя мало вязалась с репутацией отставного генерала, безмерно популярного героя подавления мятежа псиоников. Бывший шеф Департамента Обзора, сменив мундир наблюдателя на костюм государственного чиновника, в душе остался тем, кем был, – наблюдателем Фантомом. Сейчас на его спокойном суховатом лице не отражалось ничего – Вэнс равнодушно скользил взглядом по шпалерам причудливо стриженых кустов между проспектом и лентами тротуаров, по белой плитке стен, по пестрым силуэтам утонувших в зное летнего вечера прохожих.

Эскорт тем временем свернул на кольцевую дорогу и углубился в расчерченное клумбами и заросшее кудрявой зеленью фешенебельное предместье Порт-Калинуса. Пешеходные дорожки здесь почти пустовали. Водитель на полминуты притормозил у ажурных ворот частной виллы Вэнса. Решетка отъехала в сторону, пропуская серебристую сигару машины, охранник в серой тунике пси-наблюдения отсалютовал президенту Конфедерации. Дверца бесшумно распахнулась, Фантом выбрался в свежую прохладу парка, распрощался с водителем и медленно побрел в дом, вдыхая острый запах ярко-желтых цветов. Их сплошной ковер покрывал миниатюрную искусственную скалу.

В каминной комнате стояла тишина. Пустое угольное ведерко блестело крутым начищенным боком. Фантом опустился в кресло и замер, отдыхая от дневной и предвечерней суеты. Беспокойные мысли отступили, отодвинутые в самый отдаленный уголок сознания.

В тишине размеренно тикали антикварные часы. Плотные шторы отгородили мягкий свет исподволь обступившего виллу вечера. В дальнем углу что-то пошевелилось, Вэнс поднял отяжелевшую голову, по привычке тронул внутренний «оружейный» карман костюма, но тут же улыбнулся. Обманчиво-неуклюжая тушка металлической свинки переступала по паркету короткими лапками, пытаясь незаметно подобраться к хозяину.

– Ты напугал меня, Макс.

Сайбер подошел вплотную и ласково ткнулся в ботинки президента.

– Твоя женщина и твой сын не очень любят меня. Я рад, что сегодня они не ночуют здесь.

Голос машины изобразил ловко синтезированную поддельную обиду.

Юлиус сухо рассмеялся.

– Ты слишком любишь их дразнить.

– В меру – это их же и развлекает.

Маленький Макс, единственный экземпляр несомненно разумного искусственного псионика, был создан бывшим Аналитиком Обзора. Вскоре после этого Ролан-Аналитик погиб в мятеже – поэтому Макс остался неповторим. Для псиоников ввели обязательную пси-реабилитацию – Макс избавился от конкурентов в лице сенсов-людей. Технический уродец проворно ковылял на поросячьих ножках, Вэнс не стал переписывать уникальный мозг в новую, лучшую оболочку – конструкция и так жила на грани невероятного. Президент боялся тронуть трепетное чудо.

– Ты ждал меня?

– Да.

– Рад?

– Конечно. Ты выглядишь усталым, Юлиус.

– Я и в самом деле устал – рано или поздно переступаешь незаметный порог, после которого это состояние становится привычным.

– Ты слишком много стараешься, полегче, мой президент. Что ты обычно делаешь, когда подступают сомнения?

– Иногда спрашиваю тебя, Максик.

– А потом все равно поступаешь по-своему. Зачем ты заварил эту кашу с реабилитацией псиоников?

Вэнс на минуту опешил от наглости сайбера. Поросенок тем временем опустился брюхом на ковер, беззащитно распластал по его густому персиковому ворсу короткие лапки.

– По крайней мере на треть это была твоя идея. И твоя заслуга, Макс. Ты почти в одиночку рассчитал пси-антидот, восстановленный Калассиановский Центр зря пыжится от научной гордости. Я-то знаю истинного героя, просто твоя свинская грудь слишком мало подходит для ордена.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Любую идею можно довести до абсурда.

– А ты на что надеялся? На то, что каждый псионик добровольно захочет превратиться в норма-ментального? Ты слишком тяжеловесен, чтобы верить в сказки.

– Поэтому сенсов Каленусии ласковой рукой Большого Юлиуса гонят к счастью?

Вэнс подошел к шкафчику бара, откупорил бутылку, плеснул янтарной жидкости на дно бледно оттененного голубизной, тонкого, как пленка, бокала.

Напиток слабо опалесцировал.

– Ты противоречишь себе, Маленький Макс. Вспомни, как пять лет назад сумасшедшая толпа лезла к стенам Калинус-Холла, тогда люди под пси-наводкой топтали друг друга и жгли все, что могло гореть, а псионики умирали прямо в лужах пролитой из цистерн воды. Пять лет назад ты не был столь сентиментален.

– Ситуация изменилась.

– Ну да, конечно. Теперь у нас мирные времена. Семнадцать лет – предел для псионика. Антидот, реабилитация – и мы получаем нормального гражданина, без ментального дефекта.

– Ты хочешь сказать – без таланта?

– Талант может быть равен дефекту, все дело в точке зрения.

– Эффект или дефект – под корень его, и дело с концом. Уравняем всех в посредственности и долголетии…

Сайбер мелко завибрировал боками, изображая смех.

Вэнс попытался рассердиться, но комок ожесточения, с утра копившийся в душе, уже размяк – то ли сказалась накопленная усталость, то ли напиток успел подействовать.

– Ты, жестяная свинья, ни грана не понимаешь в милосердии. Что лучше – лишить каленусийца паранормальных способностей или оставить его в лучшем случае медленно умирать, а в худшем – дать ему возможность убивать других конфедератов? Тебе кажется, что я зол, но я не зол, Большой Максик, это всего лишь наиболее разумный выход, это справедливость… почти справедливость.