Вечность - Алисон Ноэль

— Так где мама и папа?

Может быть, если внимательно вглядеться, они появятся.

Райли с улыбкой взмахнула руками. Я широко раскрыла глаза.

— Хочешь сказать, они теперь ангелы?

Она скорчила рожицу и затрясла головой, держась за бока отбеззвучного смеха.

— Да ну тебя!

Я откинулась на подушки. Нахалка она все-таки, хоть и мертвая.Но я не хотела с ней ссориться.

— Скажи хоть, как там, у вас? Вы, ну, это, живете нанебесах?

Райли зажмурилась, вытянула вперед руки, словно что-тодержала на ладонях, и вдруг прямо из воздуха возникла картина в резнойзолоченой раме.

Там явно был нарисован рай. Все будто подернуто белесойдымкой — густо-синий океан, изломанные скалы, золотистый песок, цветущиедеревья и туманный силуэт островка вдали.

Я спросила:

— А ты почему не с ними?

Райли пожала плечами. Картина исчезла, и сестра вместе сней.

* * *

В больнице меня продержали больше месяца — переломы,сотрясение мозга, внутреннее кровотечение, синяки и порезы, да еще довольноглубокая ссадина на лбу. Пока я там валялась, вся в бинтах и лекарствах, Сабиназанималась разными нерадостными делами: приводила в порядок наш дом,организовывала похороны, паковала мои вещи перед великим переселением на юг.

Она попросила меня составить список всего, что я хочу взятьс собой. Перетащить из своей прекрасной прежней жизни в городе Юджин, штатОрегон, в пугающую новую жизнь в Калифорнии, в городке под названиемЛагуна-Бич. А я не хотела ничего брать, разве только кое-что из одежды. Я немогла вынести напоминаний о прошлом — как будто идиотская коробка со всякимбарахлом вернет мне семью.

Пока я была заперта в стерильных больничных стенах, менярегулярно посещал психолог — не в меру старательный практикант в бежевомкардигане и с планшеткой в руках. Каждый раз он начинал разговор с одного итого же дурацкого вопроса: как я справляюсь со своей «глубокой утратой» — еговыражение, не мое. Затем он долго меня агитировал сходить в шестьсотвосемнадцатую комнату, где происходят консультации по преодолению горя.

Да я бы ни за что туда не пошла! Сидеть в кружке с другимискорбящими, дожидаясь своей очереди подробно рассказать про самый страшный деньв моей жизни? Разве станет мне легче, если я при всех признаюсь в том, чтодавно уже сама понимаю — что я не только виновата в случившемся, но еще и поглупости, лени и непробиваемому эгоизму задержалась и отстала от своих по дорогев вечность?!

* * *

Во время перелета из Юджина в аэропорт Джона Уэйна мы сСабиной почти не разговаривали. Я притворилась, будто это из-за горя и не доконца залеченных ран, а на самом деле мне просто необходимо было хоть чуть-чутьотстраниться от нее. Я знала о противоречивых чувствах Сабины. С одной стороны,ей отчаянно хотелось поступить правильно, с другой — она против воли постояннодумала: «Ну почему я?»

А я никогда не спрашиваю: почему я? Чаще всего я думаю:почему не я, а они? Но и обижать ее не хотелось. Сабина столько для менясделала, так старалась обеспечить мне нормальный хороший дом — нельзя былопозволить ей понять, что все эти старания были напрасны. Что она могла быпросто выбросить меня на ближайшую помойку — для меня это никакой разницы бы несоставило.

Езда на машине до нового дома слилась в сплошную полосуморя, солнца и песка. Когда Сабина распахнула передо мной дверь моей комнаты, яокинула помещение беглым взглядом и вяло промямлила что-то вроде «спасибо».

— Прости, мне нужно бежать, — сказала Сабина.

Она явно рвалась к себе в контору, где все четкоорганизовано, упорядочено и ничем не напоминает разбитый вдребезги душевный миризувеченного горем подростка.

Едва за Сабиной закрылась дверь, я бросилась на постель,уткнулась лицом в ладони и наревелась от души.

Плакала, пока кто-то не сказал над ухом:

— Слушай, может, хватит, а? Хоть бы по сторонампосмотрела! Плоский экран, камин, ванна с пузырями! Нет, ну ты чего?

— Ты, вроде, не можешь говорить?

Я перекатилась на спину и мрачно взглянула на сестру — она,кстати, была одета в розовый тренировочный костюм, золотые кроссовки «Найки» икукольный парик цвета фуксии.

— Еще как могу, не смеши! — скорчила гримаскуРайли.

— А как же в прошлые разы… — начала я.

— Ну, прикалывалась просто. Что теперь меня,расстрелять? — Она прошлась по комнате, провела рукой по краю стола,потрогала новый лэптоп и сидиром-плейер — наверное, их сюда положилаСабина. — Сколько у тебя всего, даже не верится! Так нечестно! — Онанахмурилась, уперев руки в бока. — А ты даже не ценишь! На балконе еще небыла? Знаешь, какой оттуда вид?

— Вид меня не волнует, — отрезала я, суровоскрестив руки на груди. — Нет, ну как же ты меня обманула — притворилась,что не можешь говорить, а я и поверила!

Райли только засмеялась.

— Ничего, переживешь!

Она раздернула занавеси на окне и принялась, пыхтя, отпиратьстеклянные двери.

— А где ты берешь одежду? — спросила я,рассматривая ее с ног до головы. Мы как-то незаметно вернулись к нашей обычнойманере разговора, с бесконечными придирками и препирательствами. — Сначалаты была в моем, а теперь спортивный костюм какой-то — мама тебе этого точно непокупала.

Сестра засмеялась.

— Как будто мне нужно мамино разрешение! Я захожу нагромадный небесный склад и беру все, что захочу! Бесплатно, — с улыбкойприбавила она.

— Правда, что ли? — Я широко раскрыла глаза иподумала: «Неплохо устроилась».

Райли только мотнула головой и поманила меня к себе.

— Иди сюда, посмотри, шикарный вид!

И я пошла. Встала с кровати, утерла глаза рукавом, шагнуламимо младшей сестрички на выложенный плитками пол балкона — и застыла, пытаясьосмыслить открывшийся мне пейзаж.

— Это что, шутка такая?

Вид с балкона в точности повторял картину в золоченой раме,изображающую рай — ту, что Райли показывала мне в больнице. Я повернулась ксестре, но она уже исчезла.

Райли помогла мне вернуть воспоминания. Она без концарассказывала какие-то истории о нашем детстве, вспоминала прошлую жизнь и нашихпрежних друзей, и постепенно все проступало у меня в памяти. А еще она помогламне понять вкус жизни в Южной Калифорнии. Она так самозабвенно восторгаласьмоей шикарной комнатой, блестящим красным автомобилем с откидным верхом,великолепными пляжами и новой школой, что я поневоле начала понимать — пустьэто не та жизнь, какой мне хотелось бы, все же и у нее есть свои достоинства.