Нарушитель спокойствия - Ричард Йейтс

Этот врач был примерно одних лет со своим коллегой в больнице Святого Винсента, но гораздо смазливее: вполне сгодился бы на романтическую роль в каком-нибудь фильме про будни муниципальной клиники.

– Процедуры?.. Спасибо, милочка, – сказал он, адресуя благодарность медсестре, которая принесла ему гамбургер и бумажный стаканчик кофе.

– Всегда пожалуйста, – откликнулась та.

– Я, собственно, вот о чем, – продолжил Борг. – Вы не могли бы сказать, что будет дальше с мистером Уайлдером?

– Уайлдер… – Доктор поставил кофе на стол, взял планшет и просмотрел последние записи. – Ах да. Вы, должно быть, его сопровождающий? Мистер Берг?

– Борг. Я адвокат.

И он оправил свой пиджак как бы в подтверждение адвокатской респектабельности. Густой и теплый аромат гамбургера вызывал у него голодное головокружение.

– Что ж, мистер Борг, с ним будут обращаться так же, как с любым другим пациентом, – с набитым ртом произнес доктор. – Первым делом его погрузят в сон.

– А как скоро он сможет покинуть больницу?

– Трудно сказать. Сейчас вечер пятницы, а в понедельник будет День труда. Психиатры выйдут на работу только во вторник и смогут заняться им не раньше среды или четверга. Дальнейшее будет зависеть от результатов обследования.

– Боже правый, я и забыл про День труда! Я бы не подписал бумагу, если бы… Я к тому, что все складывается очень… неудачно.

– На вашем месте я бы не переживал на сей счет, – сказал доктор, роняя с губ хлебно-мясные крошки. – Вы как раз поступили наилучшим образом. Судите сами – вот вы, как адвокат, наверняка имеете дело с полицией?

– Нет. Мои клиенты… Короче, с полицией я дел не имею.

– Ладно, пусть так. Но вы же видели, в каком он сейчас состоянии. – Он вытер губы рукавом белого халата, оставив на нем алое пятно кетчупа. – Что, по-вашему, будет лучше: какое-то время подержать его здесь в безопасности или позволить ему бродить по улицам, пока копы не задержат его за нарушение общественного спокойствия?

Он проснулся весь в поту, вдыхая спертый, зловонный воздух. В глаза светила лампочка без абажура; он лежал на откидной койке, железная рама которой крепилась цепями к стене, подобно койкам на войсковых транспортах или в тюрьмах.

– Подъем! – раздался чей-то голос, а затем послышались другие звуки: стоны, проклятия, сиплый кашель, отхаркивание, громкий пук, скрип и бряканье коек, складываемых и закрепляемых вдоль стен. – Живее, живее! Подъем!

Когда он сел, спустив ноги с койки, чья-то рука схватила его за плечо и сбросила на пол. На нем была серая хлопчатобумажная пижама на несколько размеров больше нужной: босые ноги путались в штанинах, а рукава доставали до кончиков пальцев. Пошатываясь и щурясь от яркого света, он закатал рукава, обнажив пластиковый браслет с надписью: «Уайлдер, Джон К.». Затем наклонился, чтобы заняться штанинами, но вдруг получил пинок под зад, упал с упором на руки, а испуганно подняв глаза, увидел злобное лицо негра, одетого в пижаму под стать его собственной.

– Не выпячивай жопу, чувак. Это общий коридор, а ты загораживаешь проход. Кончай вошкаться, поднимайся и топай вперед.

Так он и сделал. Поверх сложенных коек уже натягивали проволочную сетку, не позволявшую ими воспользоваться, – это и вправду был коридор, и он предназначался для ходьбы. Окрашенный в разные цвета – желтый, зеленый, коричневый, черный, – он был не очень широк и не слишком узок; и по этому коридору перемещалось множество людей всех возрастов, от стариков до подростков, и разных цветов кожи: белых, черных, латиносов. Половина из них шагала в одну сторону, а половина в другую – жутковатое разнообразие лиц, то возникающих в свете ламп, то теряющихся в тени. Некоторые обменивались репликами, кто-то говорил сам с собой, но большинство двигались молча. Он шаркал босыми ногами по теплой шероховатой поверхности, пока не наступил на что-то скользкое, а затем, приглядевшись, заметил, что черный пол впереди был заляпан пятнами выкашлянной мокроты. Мало кто из ходоков имел замызганные хлопчатобумажные тапочки, и он им позавидовал. Некоторые закуривали, доставая сигареты из нагрудных карманов; и у него защипало нёбо от дыма. Заметив, что среди пижам тут и там попадаются смирительные рубашки, он чуть не расплакался, как малое дитя.

В обоих концах коридора находились затянутые стальной сеткой окна, серый свет за которыми свидетельствовал о раннем пасмурном утре либо позднем пасмурном вечере, а за окнами не было видно ничего, кроме глухих стен и вентиляционных труб.

Посреди коридора стоял чернокожий санитар в зеленой больничной форме, и Джон устремился к нему с намерением задать множество вопросов («Скажите, где моя одежда? Где мой бумажник? Где здесь телефон? Что вообще происходит?» и т. п.). Однако, оказавшись с ним лицом к лицу, он вдруг почувствовал себя очень маленьким и жалким, забыв обо всем, кроме своего уже готового лопнуть мочевого пузыря.

– Извините, – пробормотал он, – где здесь туалет?

– Вон там, – указал пальцем санитар.

За указанной дверью обнаружилась отделанная белым кафелем вонючая уборная, где люди восседали на унитазах или теснились вдоль длинного лотка писсуара.

– Вот ваша зубная щетка, – сказал ему другой санитар. – Не ошибетесь, потому что на ней написано ваше имя. Видите наклейку с фамилией Уайлдер? Почистив зубы, кладите щетку на эту полочку. Никто посторонний не должен пользоваться вашей зубной щеткой, и вы никогда не берите чужую, поняли?

Это чтобы не подхватить какую-нибудь заразу. Вам все ясно?

Однако безопасные бритвы в личное пользование не предоставлялись. Четверо-пятеро человек ждали, когда очередной пациент побреется перед мутным зеркалом под бдительным присмотром санитара.

– …Сполоснув бритву, кладите ее на полочку. И не пытайтесь фокусничать – все равно не сможете вынуть лезвие, оно сидит в гнезде намертво…

– …Душ полагается только новичкам. Только новичкам, я сказал! Не тебе, Гонсалес, а ну быстро вышел оттуда!..

В общей душевой не было мыла и ручек на кранах – температура воды не регулировалась. Новички топтались на скользком дощатом настиле, пытаясь хоть как-то помыться, после чего каждый получал полотенце в одну руку и свою стеганую пижаму в другую.

– А можно тапочки?

– Тапок нет. Все давно закончились.

Он снова очутился в коридоре, где не было других занятий, кроме ходьбы. Проходя мимо запертой двери с глазком, он заглянул в него и увидел тесную камеру, пол и стены которой были покрыты матами наподобие борцовских. Эта камера была пуста, но в соседней на полу лежал лицом вниз человек в смирительной рубашке, неподвижный, как труп, с расплывшимся на бедрах темным пятном мочи.

– …Мне все равно! Мне все равно!

Обе колонны ходоков подались в стороны, давая пространство устроившему этот спектакль белому парню, который молотил кулаками воздух посреди коридора. Он разделся до пояса, оторвал штанины пижамных брюк, превратив их в подобие боксерских трусов, и теперь вел «бой с тенью», пританцовывая, уклоняясь от воображаемых ударов противника и выполняя ответные джебы и хуки среди кружащихся золотистых пылинок.