Колодцы предков - Иоанна Хмелевская

– Их много, – сказала она сухо, – есть и старше.

– Я должен посмотреть, – ответил Джон Капуста задумавшись. – Может, они на что и сгодятся, хотя вы же знаете, что меня интересуют совсем другие вещи. Но посмотреть всегда можно.

Ханя заколебалась. Метод торговли у нее был установлен раз и навсегда – никогда не показывать всего товара, сначала надо продать тот, что похуже. Однако этот товар был необычен и она не умела с ним обращаться, после коротких раздумий она пригласила контрагента в дом. Джон Капуста вспомнил про помидоры:

– Немного петрушечки, чуть-чуть редисочки и укропчика – сказал он уверенно. – Вы же знаете, пани Ханечка, что я к вам прихожу исключительно за витаминами, ни за чем больше.

Ханя выдавила из себя улыбку, которая совсем не подходила к ее холодному белому лицу. Она припомнила, сколько денег уже заплатил ей этот заграничный болван, не только за витамины, но и за другие вещи, разную старую рухлядь, вытянутую с чердака и купленную за символическую цену у разных людей. Он ищет старье – милости просим, в сундуке лежит старье...

Искатель старья сидел в кухне за столом, а Ханя приносила ему по одному документу. Прежде чем вручить следующий, она не разу не забыла забрать предыдущий и ни разу не оставила дверь открытой. Сначала она дала те документы, которые казались новее, причем, часть из них была из большого конверта, лежащего где-то в середине ящика. Она по одному вынимала их из конверта, после чего педантично прятала обратно. Потом она приносила все более старые, оценивая возраст по состоянию бумаги и завитушкам письма, все по очереди, за исключением одной. Может, там было и больше одной бумаги, это было неизвестно, потому что оставшиеся документы были в конверте, заклеенном и опечатанном тремя печатями. На всякий случай, ей хотелось оставить эти печати нетронутыми, потому что никогда неизвестно, что будет дальше. Она хотела обдумать этот вопрос после заключения сделки.

Каждую бумажку гость внимательно изучал и делал при этом какие-то записи в блокноте, а Ханя во время чтения очень старательно и медленно упаковывала помидоры и зелень. Краем глаза она приглядывалась к гостю и думала, что он притворяется, поскольку эти каракули прочитать невозможно.

Наконец Джон Капуста дочитал до конца, поднял голову и посмотрел в окно.

– За все вместе, могу вам дать двести злотых, – недовольно, с легким пренебрежением сказал он.

Ханя чуть не взорвалась:

– Что?.. Если бы вы сказали две тысячи, мы бы смогли начать разговор. Шутите?

– Какие тут шутки? Здесь нет ничего стоящего, старые то они старые, но я бумагами не занимаюсь. Все это никому не нужно. Двести злотых... Ну, триста!

Ханя забрала у него последнюю прочитанную бумажку, отнесла ее в комнату, спрятала в ящик и вернулась на кухню:

– Пять тысяч, – сказала она холодно.

– Это не ко мне, – также холодно ответил Джон Капуста. – Я могу поговорить про триста злотых. Вам и столько никто не даст.

Ханя не снизошла до ответа. Она подозревала, что покупатель прав, тем не менее, продавать все за триста злотых не собиралась. Она молча упаковывала дары теплицы.

– Там больше ничего нет? – спросил Джон Капуста, все еще рассеяно глядя в окно.

Подумав, Ханя призналась, что кое-что есть. Еще один конверт, но в руки она его не даст, потому что печати легко сломать. Если он купит – даст, а на нет – и суда нет.

– Кто сказал нет? Я, может, и купил бы, но вы придумываете такие цены, что мороз по коже. Я посмотрю еще раз, медленно и спокойно...

После полудня Джон Капуста поднял цену до пятисот злотых, а Ханя опустила до четырех тысяч. Операция выноса документов повторилась трижды. Джон Капуста изучал предмет торга необычайно скрупулезно, он внимательно прочитывал бумажку за бумажкой и все время делал какие-то пометки. При этом он, как репей, прицепился к пяти сотням, и только постоянно напоминал, что без осмотра документа с печатями о заключении сделки не может быть и речи.

Окончательно решил дело Адам Дудек. Вечером, когда они остались одни, он представил жене свой план:

– Знаешь этот участок рядом с нами? Народный Совет имеет первоочередное право выкупа, – таинственно произнес он, снимая ботинки. – Старик Марцинковский хочет его продать, а нам он нужен позарез! Мне придется дать такую взятку, что не дай бог. Так я осторожно узнал – если у нас будут какие-то заслуги, отказать будет неудобно, и нам разрешат его купить. А заслуга как с неба свалилась!

– Какая заслуга? – засомневалась Ханя, так как Адам замолчал, уверенный, что все уже сказал.

– Как это какая? Дар музею. Это надо проделать с шумом, с разговорами, с освидетельствованиями, с чем только можно.

– Что касается шума – можешь не беспокоиться, наши дети уже раструбили по всему городу, что мы нашли бог знает какие сокровища и отдаем их в музей.

– Раструбили? – обрадовался Адам. – Золотые дети, да пошлет им бог здоровья! Завтра же туда выберусь. Сундук тоже отдадим, чтобы не думали, будто мы скупимся.

Ханя аж зашипела. Сама по себе мысль мужа была неглупой. Возможность покупки участка возле их огорода стоила, конечно, больше, чем идиотские пятьсот злотых. Но сундук?.. Такой хороший железный сундук!...

В конце концов остановились на том, что вопрос ящика решится в музее. Если они не проявят интереса, Адам принесет его обратно, а если они бросятся на него, выпустив когти, как ни жаль, придется оставить. За прибыль с участка Ханя купит себе тысячу железных ящиков, а пока и говорить не о чем.

К обработке необходимого Адаму общественного мнения приложили руку не только дети, но и Сташек Бельский, которому было приятно думать, что он присутствовал при находке чего-то необычайно ценного. В течение часа бумаги из сундука постарели на несколько веков. В Народном Совете уже заранее знали, что Адам Дудек совершает незабвенный поступок, за который его придется морально вознаградить...

* * *

В помещении реставратора музея в Ливе сидел официальный заместитель директора, искусствовед Михал Ольшевский. Учебу он закончил год назад, и это была его первая должность. Ему было 25 лет, впереди была жизнь и большие надежды на будущее.

Сидел он в комнате реставратора, поскольку в кабинете директора сидел реставратор, de facto исполняющий административные обязанности. С той минуты, когда директор ушел в двухлетний декретный отпуск, в музее произошло небольшое смещение функций. Реставратор, как многоопытный музейный работник, автоматически принял руководящие функции, а Михал занялся упорядочиванием и реставрацией всего, кроме живописи. Восстановлением живописи занимался настоящий реставратор, проявляющий необычайные таланты в этом направлении.

Михал сидел за столом, смотрел на облака в весеннем небе и представлял себе необыкновенные вещи. Мысленно перед ним являлись многочисленные произведения искусства красоты абсолютно уникальной. Всю свою жизнь он мечтал о работе среди забытых шедевров, о потрясающих открытиях, о поиске и оценке древностей, которые еще не явились миру, о находке исторических памятников и разностороннем их представлении. Он мечтал о тесноте музейных залов, лоснящихся богатством эпох. Много лет он страдал от страшных мук, встречаясь с невниманием и пренебрежением к шедеврам, разбросанным по подвалам, сараям и чердакам не только жилых домов, но и музеев. В нем кипела кровь, замирало сердце, он стискивал зубы и всей душой желал изменить мир. Найти все, будь то великое произведение искусства или какая-то мелочь, подновить, почистить, ухаживать и показывать. Показывать кому ни попадя – детям и взрослым, иностранцам и соотечественникам, интеллектуалам и безграмотным – всем, без различия пола, возраста и положения. Информировать, рассказывать, будить любовь и уважение к истории искусства. Обысторичить, окультурить, охудожествить общество! Когтями выдирать памятники старины отовсюду, где они пропадают. Выкупить, выпросить и даже украсть! Создать музей, которому Лувр и в подметки не годится!