Другая медицина. История врача, который спасает тех, кому некому больше помочь - Евгений Косовских

Биология мне тоже нравилась. Помню, как, учась в седьмом классе, я уже вызубрил учебник за девятый, потому что в нем был школьный вариант анатомии и физиологии человека. На конкурсе по биологии я всегда занимал первые и вторые места по школе – особенно если в задании попадались вопросы, связанные с телом человека.

Советское детство было интересным и развивало самостоятельность. Зарплаты задерживались, детское пособие выдавалось хозяйственными товарами. Так как родители были всегда на работе, мы с сестрой отстаивали длинные очереди и брали под детское пособие ведра, полотенца, а однажды даже получилось «отстоять» фен.

Моя бабушка по папиной линии работала медсестрой в селе. Лето, которое мы проводили у нее, было самым чудесным временем года. Мой сверстник и местный сельский друг Денис пас коров. С утра после завтрака я уже убегал купаться на речку, ловить рыбу, а после обеда мы с Денисом катались на лошадях. В десять лет я уже умел запрыгивать на лошадь без седла и мог прокатиться галопом.

Вечером же мы с бабушкой вместе ходили по домам, она делала инъекции и общалась с пациентами. А еще часто пациентами были… животные. Помню, лечили рожистое воспаление у поросенка, пневмонию у теленка. Получалось, что в селе медики и ветврачи были людьми универсальными и должны были уметь делать все.

Именно тогда в мою голову закралась мысль о том, чтобы стать ветеринаром или врачом. Мне было больно смотреть на то, как забивают скот во дворах. Родители друга держали корову. Корова была необычайно умна, из стада она сама приходила домой и мычала у ворот, чтобы хозяйка впустила ее в коровник и приступила к дойке. Молока хватало не только на всю семью, но и оставалось еще на продажу. Из молока же изготавливались сыры, творог и сметана.

В один из летних дней корова отелилась, рождение теленка прошло с осложнениями, и было решено забить корову, чтобы сдать мясо на продажу. Мы с другом спрятались за сараем и наблюдали, как здоровый мужчина подошел к корове с большим ножом, как корова терпеливо выжидала, как блеснул на солнце нож и как в конце концов забила фонтаном кровь, а корова молча закрыла глаза…

«О нет, – пронеслось в моей голове, – зачем? Ведь ее можно было спасти! Почему они не позвали мою бабушку и почему я не знаю, как ее можно спасти? Ведь она же, как мама, всех кормила!»

Когда я возвращался в бабушкин дом, у меня в голове пульсировала мысль, что все живое нужно сохранять, а для этого нужно получить знания.

С тех пор я не мог употреблять ничего из того, что было приготовлено из говядины и свинины. Образ смиренной коровы и сейчас нередко предстает передо мной.

Родители отдали мне часть пристроя гаража для своих нужд. Там я и организовал мини-лабораторию, в которой расположил стол с твердой пожароустойчивой поверхностью, водяную баню, пробирки, штативы, колбы, реактивы, диван и старый мопед. Нашел даже микроскоп: выменял его у друга на старый компьютер «Корвет».

Летом в пруду неподалеку от нас жили жирные лягушки. Я много с ними возился в экспериментальных целях. Однажды мне удалось добыть пузырек эфирной смеси. Я бросал лягушку в трехлитровую банку, затем туда же помещал ватный шарик, смоченный эфиром, и закрывал крышкой на десять минут. После того как лягушка засыпала, я разрезал ей брюшко и, как завороженный, наблюдал за тем, как пульсирует ее сердце и как движется жизнь в этом мышечном мешочке. После остановки сердца я заливал в полость гипертонический раствор соли[3] – и сердце вновь начинало биться.

После поступления в Академию ветеринарной медицины я устроился в «Скорую» – санитаром. Практика была шикарная. Коллектив точно и понятно объяснял все, что касалось диагностики и лечения, а также помогал мне в трудные студенческие минуты.

История о том, как я попал на «Скорую», тоже веселая. После занятий в Академии в теплый майский день я шел по городу до съемной квартиры. Вдруг я заметил, как женщина заглядывает в окно первого этажа трехэтажного дома и стучит в него. Сначала я прошел мимо, но внутренний голос подсказал вернуться. Я послушался и подошел к ней.

– Женщина, вам нужна помощь? – робко спросил я.

– Да, вы можете пролезть в форточку? Там – бабушка, я за ней ухаживаю, а она уже два дня мне дверь не открывает, и достучаться до нее я тоже не могу.

Я заглянул в окно и тоже начал стучать. Солнечные лучи, отражающиеся от стекол, мешали обзору. Стукнув еще пару раз, я был уже готов пойти и попытаться попасть в квартиру через дверь, но тут заметил, как штора, висящая за окном, колыхнулась. Для верности я постучался еще раз – и она вновь колыхнулась, будто кто-то тянул ее снизу. Я крикнул женщине, что в квартире кто-то есть и, судя по всему, лежит на полу, – мы побежали в подъезд. Дверь, ведущая в квартиру, на нашу удачу оказалась деревянной и старой и распахнулась после третьего удара ноги. Я вбежал на кухню и увидел лежащую на полу женщину лет семидесяти в ночной сорочке. Ее левая нога лежала в неестественном положении и была подвернута вбок, правая – подогнута под себя; одной рукой женщина подпирала голову, а второй держалась за штору. Увидев нас, бабушка сразу расплакалась. Мы вызвали «Скорую», подстелив перед этим под старушку одеяло. Оказалось, что женщина пошла ночью попить, решив не включать свет, и у нее вдруг резко закружилась голова – очнулась несчастная уже на полу. Резкая боль в ноге не давала ей подняться, а криков о помощи никто не услышал. Два дня без воды и еды на холодном полу стали для пожилой женщины большим шоком.

«Скорая» приехала быстро, и когда бабушку обезболили и погрузили в машину, фельдшер спросил, кто будет ее сопровождать. Я, не раздумывая, согласился, а женщину, с которой мы проводили спасательную операцию, попросил дожидаться нас в квартире. В больнице старушке сделали рентген и поставили диагноз: перелом шейки правого бедра. Это значило, что ей было необходимо лежать как минимум полтора месяца с гипсом, чтобы появилась надежда на то, что кость срастется (что большая редкость в таком возрасте). Обычно таких пациентов сразу оперируют: вставляют в кость штифт – и через несколько дней уже «расхаживают». Но в нашем случае бабушке просто наложили гипс от ягодицы до пятки и отправили домой. Фельдшер довезла нас до квартиры – мы переложили бабушку с носилок на кровать, отдали рекомендации травматолога женщине, которая за ней ухаживала, и я вышел на улицу вместе с фельдшером. Неожиданно она спросила, где я учусь, и предложила устроиться к ним в линейную бригаду на подработки.

Так я и попал в «Скорую помощь».

После выпуска из Ветеринарной академии я с большим удовольствием пошел в армию и попал в ВГО – охрану важных государственных объектов под городом Брянском. Сдал необходимые зачеты и получил должность стрелка. Разбирать автомат Калашникова и стрелять из него, заступать в караул – все это было для меня настоящим приключением. В карауле меня всегда ставили еще и как санинструктора, а во время отпуска нашего батальонного фельдшера оставляли меня в медпункте за старшего.

В одно из дежурств в медпункт, корчась от боли, ввалился мой сослуживец Сергей: и лег на кушетку, держась за живот. Боль была справа. В голове у меня сразу возник диагноз: «аппендицит». Но тогда я не поленился – достал из ящика стола книгу по хирургии 1958 года и прочитал все об этой болезни, затем смело осмотрел товарища на предмет наличия тревожных симптомов и вызвал «Скорую». Диагноз подтвердился, Сергея увезли в городскую больницу и прооперировали. Хирург потом рассказал, что парню повезло: аппендикс уже был наполнен гноем и готов был разорваться, но Сергея вовремя госпитализировали. Больше всего врача удивило то, что в медпункте батальона не сунули пациенту таблетку анальгина и не отправили затем в караул, как это делается в большинстве случаев.