Вирус "Reamde" - Нил Стивенсон

– Ну конечно, настоящая, Викки! А ты думала – синтетическая?

– Так вы убили гризли, дядя Дик?

– Я выпустил в него две пули, пока мой клиент восстанавливал подзабытые навыки лазанья по деревьям. Вскоре после этого медведь перестал дышать.

– И вы его освежевали?

«Нет, он любезно выскочил из шкуры, прежде чем испустить дух». Ричарду было все труднее бороться с искушением ответить резкостью. Только Музы-Мстительницы его и останавливали.

– Я на себе перетащил шкуру через границу, – услышал он свой голос. – Вместе с черепом и прочим она тянула примерно на половину моего тогдашнего веса.

– А зачем?

– Потому что это незаконно. Не в смысле убивать медведя: убить можно, если ради самозащиты, – но тушу надо передать властям.

– Почему?

– Потому что, – сообразил Питер, – иначе люди начнут стрелять медведей ради трофеев и говорить, будто защищались.

– А далеко было нести?

– Двести миль.

– Ух, видно вам здорово хотелось ее заполучить!

– Да нисколько.

– А зачем же вы несли ее двести миль?

– Потому что ее хотел заполучить клиент.

– Я совсем запуталась! – посетовала Викки, как будто всех здесь заботило ее эмоциональное состояние. – Вы сделали это для клиента?

– Наоборот! – с легкой досадой вмешалась Зула.

Питер сказал:

– Минуточку. Медведь напал на вас и на вашего клиента…

– Историю рассказываю я! – оборвал Ричард, поднимая руку. Он не собирался ее излагать – вообще надеялся, что она не всплывет, – однако это была его единственная история о себе, которую можно рассказать в приличной компании, и коли уж до этого дошло, он не намеревался уступать свое право. – На медведя залаяла собака клиента. Побеспокоила бедного мишку. Он поднял ее зубами и начал трясти, как белку.

– Это был пудель или типа того? – спросила Викки.

– Восьмидесятифунтовый золотистый лабрадор, – ответил Ричард.

– Мамочка родная!

– Ну вот примерно это же я себе и сказал. Когда лабрадор перестал дергаться – что произошло довольно быстро, – медведь отбросил его в кусты и двинулся на нас, словно говоря: «Если у вас есть что-нибудь общее с этой вонючей псиной, то вы покойники». Так дело и дошло до стрельбы.

Питер фыркнул над формулировкой.

– Именно: никакого героизма. Подходящее дерево было только одно, а клиент карабкался не то чтобы слишком резво. Я к тому, что мы не могли разом взобраться на дерево. И даже лошадь не убежит от гризли. У меня в руках ружье с жаканами. Что делать?

Молчание, пока все трое обдумывали риторический вопрос.

– С жаканами? – спросила Зула, переключаясь в инженерный режим.

– Такая специальная пуля под дробовик двенадцатого калибра. В общем, я держу в руках фирменную двустволку Элмера Фадда, снаряженную аккурат для этого дела. Меня основательно трясет, так что я для упора встаю на колено и луплю с обоих стволов. Медведь убежал. Мы нашли его ярдах в двухстах от лагеря, уже мертвого. Клиент захотел шкуру. Я сказал, что это противозаконно. Он предложил мне деньги. И я начал свежевать. Ушло несколько суток. Отвратное занятие. Домашний-то скот забивать не подарок, потому мы в Айове и выписываем для этого мексиканцев, – говорил Ричард, постепенно заводясь, – так вот медведь еще хуже. Он воняет. – Ясно было, что его слушателям все равно не понять. – Практически разит рыбой. Как будто ты искупался в его гормонах.

Викки передернуло. Ричард подумывал рассказать, какого размера у гризли яйца, но понял по ее лицу, что не стоит перегибать палку.

Вообще-то он собирался ободрать шкуру кое-как, однако, на свою беду, начал с когтей. И сразу вспомнил читанные в детстве книжки про индейцев: как сиу при посвящении в воины убивали медведя и делали из его когтей ожерелье. Мальчишки его поколения относились к такому серьезно: Ричард знал про Бешеного Коня не меньше, чем школьники былых поколений – про Цезаря. Так что ритуал следовало исполнить целиком. Начав с когтей, он все никак не мог выбрать момент, чтобы просто покромсать тушу.

– Чем дольше я с ней возился, тем меньше мне хотелось отдавать ее клиенту, – продолжал Ричард. – Ему прямо свербело ее получить. Я там по уши в кровище, отбиваюсь от ос, а он подходит вразвалочку глянуть, большая ли шкура, и все такое. Я чувствовал: он уже видит ее на полу своего офиса или квартиры. Брокер из Нью-Йорка. Наверняка бы рассказывал, как сам завалил медведя, пока струхнувший проводник карабкался на дерево. Мы поспорили. Я свалял дурака, потому что уже крепко влип и меня ничего не стоило прижать. Клиент пообещал, что, если я не отдам шкуру, он настучит и меня вышибут с работы. Я послал его в задницу, взял шкуру и пошел. Ключи оставил ему в машине.

Молчание.

– Мне не так уж нужна была эта шкура, – объяснил Ричард, – просто я не хотел, чтобы он ею хвастал.

– Вас уволили?

– Да. И лицензию отняли.

– И чем вы занялись, когда потеряли работу?

«Стал по проторенной дорожке носить через границу анашу».

–Да так, разным.

– Ммм… надеюсь, оно того стоило.

«Еще как!»

Они подкатили к ферме. Вся подъездная дорога была заставлена джипами, так что Ричард, злоупотребив правом выросшего в этом доме, поставил «гранд-маркиз» на жухлой траве у самого крыльца.

* * *

Выбираться из машины с такой низкой посадкой все равно что вылезать из собственной могилы. Ричард поймал Питера на том, что он оглядывает двор – пытается сообразить, где была натянута роковая веревка.

Ричард даже подумал, не стать ли ему Вергилием – не рассказать ли прямым текстом все, что пареньку предстоит мучительно собирать по частям, если их с Зулой отношения – надолго. Он промолчал, но в голове слова звучали. Если можно смотреть мысленным взором, то сейчас говорил его мысленный рот.

Бугорок, окруженный кольцом заледенелых поганок, словно чирей из какого-то нижнего братьягриммовского слоя, силился пробиться через дерн. «Вот что осталось от старого дуба. Веревка шла от него к дому – видите, вот здесь, сразу за трубой, скоба. Мама умирала. Болезнь у нее была такая, при которой надо часто менять постельное белье. Я предложил съездить в город и купить еще простыней в «Джей-Си-Пенни» – был такой прото-«Уолмарт». Патрисия возмутилась. Как будто я сказал, что она плохая дочь. Машина как раз достирала очередную порцию, а сушилка еще работала, и Пэт развесила простыни на улице. День выдался такой, когда чувствуешь, что будет гроза. Мы все сидели у маминой постели и пели церковные гимны, и тут гром загрохотал по прерии, как бильярдные шары. Пэт бросилась на улицу, чтобы снять простыни до дождя. Мы все слышали молнию, которая ее убила. Словно десять брусков динамита жахнули прямо за окном. Электричество вырубилось, мама проснулась, в первые минуты никто ничего не понял. Потом Джейк выглянул в окно и увидел Пэт на траве. Уже и под простыней. Маме мы так ничего и не сказали. Долго было бы объяснять. Под вечер она впала в забытье и на четвертые сутки умерла. Мы похоронили их вместе».