Последние судьи. Сильнее льва и слаще меда. Книга первая - Станислав Травкин

Катарина не стала ничего говорить, просто подбежала ко мне и, обняв за шею, принялась успокаивать.

— Тише, Марко, тише… Ну что ты, а? Это давно было ведь. Видишь, со мной все в порядке. Пожалуйста… Успокойся, не переживай так.

Прошло минут пять, прежде чем я смог взять себя в руки.

— Покажи! — скорее потребовал, чем попросил я. Девушка не стала возражать и, спустив трусы, показала мне то, что четыре года не видел никто, кроме самой Катарины. Влагалище девушки было испещрено давно зажившими толстыми шрамами, какие остаются от рваных ран. Бедная девочка, кем же надо быть, чтобы сотворить такое? Я помог своей подруге одеться и, взяв на руки, отнес на кровать.

— Ужасно, правда? — прошептала Катарина, потупив взгляд в пол.

— Ничего такого, маленькая. Главное, что всё зажило. А со шрамами ты или без шрамов, какая разница? Всё равно самая красивая, — произнес я, и видит Бог, это была чистая правда.

Когда тебя разыскивает вся жандармерия Славии и ты не можешь вспомнить, как это — спать без одежды, когда каждый прожитый день стоит десяти и по утрам тебя будит не чашка кофе, а кипящий в крови адреналин, то рано или поздно захочется послать всех и всё как можно дальше и просто отдохнуть в тихом спокойном местечке. Спать до двенадцати, ходить среди толпы людей, не оглядываясь, и просто ничего не делать. Но вот ведь в чем штука, пройдет день, неделя, месяц, и тебе станет до смерти скучно. Тишина, которой раньше так не хватало, будет столь оглушительной, что захочется закрыть уши ладонями и бежать, бежать, бежать… туда, где даже ночью не гаснет свет и ни на мгновение не смолкает звук. Бежать туда, где ты должен быть просто потому, что это твоё место.

Прошла всего лишь неделя в Ринермо, а я уже начал скучать без крупных дел. Ещё один-два дня и снова закрутится и понесется лихая разбойничья жизнь, но перед тем, как с головой прыгнуть в родную прорубь, я должен был поговорить с Катариной. Одно дело — зарабатывать на жизнь, подрезая карманы, совсем другое — грабить людей с оружием в руках, грабить без маски, представляясь своим именем. Каждый из членов моей бывшей команды был почти знаменитостью, поэтому, прежде чем вписать Катарину в этот «клуб», я должен был убедиться, что она понимает, на что идет, и что самое важное — действительно хочет этого.

Я попытался собраться с мыслями и решить, как начать этот разговор, но почему-то ничего не приходило в голову. Мне вспомнились строки из хагакурэ: древние учат, что человек должен принимать решение в течение семи вдохов и выдохов. Но для этого нужно быть настойчивым и готовым сокрушить все на своем пути.

Когда я выдохнул в седьмой раз, в моей голове по-прежнему не было ни одной мысли, но меня это больше не заботило. Я просто подошел к лежавшей на кровати Катарине и сел рядом. Моя подруга внимательно смотрела на меня своими черными, как ночь, глазами.

— Послушай, моя маленькая, — главное было начать, а уж дальше слова понесутся, как выпущенные на свободу голуби.

— Слушаю, дорогой, — огромный знак вопроса буквально повис в воздухе.

— Завтра мой отпуск закончится, и я снова вернусь к своему ремеслу. Катарина вся превратилась в слух, по-прежнему не понимая, к чему я клоню.

— Ты должна решить, хочешь ли ты участвовать в этом или нет. В любом случае я тебя пойму.

Девушка выдохнула с облегчением, как выдыхают люди, которые, приоткрыв дверь неизвестности, видят за ней хорошо знакомую комнату.

— Конечно, я с тобой, я тебе ведь ещё в первый день сказала. Я своих слов не меняю или… может, надоела тебе? — Улыбнувшись, Катарина толкнула меня в плечо.

— Ты удивительная девушка, как ты можешь надоесть? А главное — ты меня понимаешь. Одна во всем мире. Просто я хотел убедиться, что ты до конца осознаёшь, что будет представлять собой наша жизнь, и не ждёшь от меня того, чего я никогда не смогу тебе дать… Меня могут поймать, а если поймают, то, кроме высшей меры, мне ничего не светит. Меня могут убить в любой день, как через пару лет, так и завтра. Я не могу тебе предложить такие нужные всем людям вещи, как покой, дом, дети, старость. Всё, что я тебе подарю, — это моё сердце, всё, без остатка. Вот такая паршивая сделка, моя маленькая. Потому и спрашиваю.

На губах Катарины играла понимающая улыбка, а по щекам текли слёзы.

— То, что ты можешь предложить, стоит для меня больше, чем всё золото мира. Мне не нужно ни дома, ни детей, ни покоя, ни долгой жизни. Я с тобой до самого конца, когда бы он ни наступил, и как ты сам любишь говорить, даже после него.

Никогда ещё я не видел в глазах девушки такой силы и уверенности.

— Что ж, со мной — так со мной. Закончим этот разговор.

Я крепко обнял Катарину и сам расплакался, как девчонка.

* * *

Утро выдалось морозным, редкие пешеходы, подняв воротники, спешили по своим делам, а белый пушистый снежок хрустел у них под ногами, словно квашеная капуста. В такие дни до смерти не хочется выходить из дома, разве что на короткое время, чтобы, не успев как следует замерзнуть, тут же нырнуть обратно в уютное натопленное помещение.

— Если верить прогнозу, то потеплеет через неделю, не раньше, — задумчиво проговорил я, завязывая шнурки на ботинках. — Вот заделаем с тобой парочку дел и поедем с гастролями на юг.

Услышав слово «юг», Катарина блаженно улыбнулась и ткнулась головой мне в плечо.

— На юг — это хорошо.

Я повернул голову и коснулся её уха своими губами.

— Холодно тебе тут, цветочек…

— Какой же я цветочек, совсем не цветочек, — зарделась Катарина, — надо же такое сказать, я — цветочек! — Девушка весело засмеялась, и я с удовольствием к ней присоединился.

В обнимку мы вышли на заснеженную улицу и, условившись встретиться в ресторане «Мама Клоринда», разделились. Катарина должна была снять нам квартиру на окраине Ринермо, а я — найти цель для завтрашнего налёта.

По-хорошему, поиск цели надо начинать как минимум за неделю до дела, чтобы было время детально всё продумать, понаблюдать, изучить расписание. К сожалению, эту часть своей работы я любил меньше всего и всегда перекладывал её на плечи своих товарищей по оружию. Я улыбнулся нежданным воспоминаниям, и у меня в голове отчетливо зазвучал голос члена моей команды, азиата Вазбая по прозвищу Запын: «Увидел — сразу идти — хорошо нет. Если время не знаешь, город не знаешь, всегда боком выйдет. Всегда свиньи жандармы как из-под земли вылезут».

Когда Запын нервничал, он почему-то всегда краснел, как помидор, и облизывал губы — «Марко, что ребёнок. Увидел — хочу, берём! Посмотреть — нет. Подумать — нет. Как можно?»

Увы, осторожность не спасла Запына от виселицы. Его взяли в ночном клубе «Бунгало» по вине какого-то дальнего родственника, переборщившего в ту ночь с выпивкой и кокаином. Запын стоял на эшафоте ровно, как в строю, с гордо поднятой головой, и лишь в последнее мгновение, в его узких глазах мелькнул страх. Такой детский и такой искренний ужас. Я до сих пор помню этот взгляд Запына и его немой крик: «Не хочу, не хочу, не хочу! Пустите! Мама!»