Мудрый король - Владимир Москалев

– Мой хозяин? – удивился Гарт и усмехнулся. – У меня его нет и никогда не было.

– Вы встретитесь, – убежденно проговорила старуха. – Поймаешь раненого олененка, отбившегося от матери, сумеешь поставить его на ноги – королем станешь управлять. Не скрою, наживешь себе врагов, но умный хозяин защитит своего слугу. Лишь не задирай носа. Помни: гордыня – первый грех человека, его же и гибель. Нынче королевская охота. Не шанс ли твой, рыцарь де Марейль? Король стар. Но со старостью приходит мудрость. Правда, не ко всем. Людовик, как видно, совсем в разладе с умом. Кого он собирается короновать завтра в Реймсе? Одну из своих пяти дочерей?

– У него есть сын, принц Филипп. Наш будущий король.

– Кто знает, выпадет ли одно очко, если бросить кость с шестью цифрами на гранях. Тот, кто рискует последней монетой, может лишиться всего. Лишившись, сляжет в смертельной горячке, да и не поднимется больше.

– О чем ты, Эрвина? Не пойму я тебя, – честно признался Гарт.

Старуха повернулась к лесу Кюиз-ла-Мотт и долго глядела в его темную глубину, словно ища ответ в тени кустарников и вековых деревьев, шумящих своими вершинами. Потом сказала, да так, что голос ее показался Гарту зловещим, словно предрекающим чью-то гибель:

– Слушай воздух, повинуйся голосу сердца. Оно подскажет тебе, чтобы не покидал ты сегодня этих мест. Грядут великие события, сеньор Марейль, и направлены они в твою сторону. Не прячься от них и не сторонись. Лев рыкающий, что славу и честь державе франкской несет, рядом, так не дай же в обиду льва, ибо в пропасть может упасть он, из которой не выберется. Слышала я, рожден ты под созвездием Стрельца. Звезды советуют тебе в этот день смело идти навстречу всему, что встретишь на пути.

Старуха замолчала. И снова, переведя взгляд с лица Гарта, впилась глазами в далекую, угрюмую громаду леса на горизонте. Что она увидела там? Куда, в какие дебри пытался проникнуть пытливый взгляд ее черных колдовских глаз? Какую тайну хранил этот лес, о которой, по-видимому, было ведомо только ей, этой старой женщине, из-под капюшона которой выбились и трепетали на ветру седые волосы? Ответ знала сама Эрвина. Знала или догадывалась? Для Гарта это осталось загадкой. Одно он понял: эта женщина сказала всё, что хотела ему сказать.

Он собрался уже проститься с ней, как она снова заговорила, взяв его за руку. Пальцы ее были холодные, костлявые; Гарту показалось, будто она вознамерилась вытянуть из него жизненные соки, столь цепко она вцепилась ему в запястье.

– Встретимся мы еще с тобой, и не раз; поймешь скоро, что сказала тебе сегодня, и благодарить будешь. А теперь послушай. Хочу, чтобы знал ты обо мне. Думаешь, глядя на меня, – чего эта старуха всё ходит по земле? Чего ищет? Не смерти ли своей? Может, и так, никому от нее не уйти. Да только меня она обходит стороной: не любит неприкаянных. А это мой крест пожизненный.

– Догадываюсь, согрешила ты в своей жизни, приговорена к вечному покаянию, которое не принимает ни один духовник. Отсюда неприкаянность твоя. Так ли понял тебя, мать?

– Истинно, – тихо ответила Эрвина, опустив руку. – Любовь всему причиной. Случилось так, что овладел мною как-то в беспамятстве зять, муж моей сестры. Опомнилась я, да было уж поздно. А потом и разошлась игра наша не на шутку. Но всему на свете приходит конец. Нас выследил один негодяй, донес клирику, тот – епископу. Что было дальше – и вообразить невозможно. Оказалось, существует каноническое право, принятое Орлеанским собором, и применимо оно как раз в этом случае. Тот, кто познал сестру жены, не имеет отныне права выполнять свой супружеский долг, ибо изменой сделал свою жену неприкасаемой. Кроме того, он не имеет права жениться вторично. Супруга же его может сочетаться перед Богом с кем хочет, но только после смерти мужа. Что касается меня, то я была навсегда лишена всякой надежды на брак и приговорена Церковью к пожизненному покаянию.

– Его, как я понимаю, не примет ни один священник, – заметил Гарт.

– Папство плодит законы изуверов, – горько промолвила старуха, опустив голову. – Что оставалось мне? Только уйти, вконец рассорившись с сестрой. Однако дело можно было поправить, и я сделала так, как она меня просила.

– Ты убила ее мужа? – догадался Гарт.

– Я подсыпала яду ему в питье и освободила сестру. Она снова вышла замуж, но, дабы не заподозрили ее, рассказала обо всем канонику. Меня едва не схватили, все же я успела уйти. Такова была благодарность сестры. Но я ее не виню, ибо во всем виновата сама. Точнее, виновен ее муж, который воспользовался моей беспомощностью, прекрасно зная, что за этим последует. Я пробовала сопротивляться, но не смогла устоять перед силой. Убив его, я отомстила ему за себя, хотя и осуждена на вечное покаяние. Так я и уйду нераскаянной в глазах Церкви в царство теней.

– Царство теней, по верованиям язычников, – Аид, подземное царство мертвых. Его нет, есть рай и ад. Так установлено Богом.

– Да, рыцарь, – сдвинув брови, мрачно молвила Эрвина, – в этом ловко убедили глупцов, населяющих эту грешную землю.

– Ты что же, придерживаешься иной веры? – удивленно спросил Гарт. – Может быть, ты язычница и посещаешь капище, где молишься своим богам?

– Я верю в силу человека и его разум, – твердо ответила старуха, смело глядя в глаза собеседнику. – Когда-то, как и все, я возносила молитвы Богу, посещала церковь, слушала мессы. Теперь все в прошлом. Прозрение снизошло на меня однажды, когда я была молодой и имела детей.

– Так у тебя были дети? Где же они теперь? Может быть, ты странствуешь по свету, мечтая их найти?

– Из царства мертвых не возвращаются, – глухо произнесла Эрвина. И продолжала – скорбно, с грустной улыбкой, тронувшей уголки ее губ: – Я закончу, раз уж начала. Как знать, доведется ли вновь излить тебе душу. Тебе, благородный рыцарь, не удивляйся. Больше некому. Считай, одна я осталась на свете. Сестра еще в Амьене. Одно время жили мы с ней у датчан; их язык хорошо знаю.

– Ты поведешь страшный рассказ, Эрвина, – обнял ее за плечи Гарт. – Знай, он останется в моем сердце и не коснется ничьих ушей.

– Я верю тебе, как верила много лет тому назад каждому слову моих славных деток, которые не успели еще стать людьми. Мой маленький сын (тогда я уже была вдовой) заболел, когда ему было всего пять лет от роду. Врачи не знали, чем помочь, и стали уверять меня, что надо молиться Господу, который услышит и непременно поможет выздороветь моему малютке. Вняв их увещаниям, я целыми днями молилась, падала ниц в ногах Христа-Спасителя, слезами обливала образ Пречистой Девы, матери Его. Но никто не услышал меня. Мальчик мой умер, успев в последний раз протянуть ко мне свои ручонки и прошептать: «Мама, мамочка, не уходи…»

Слезы заструились по щекам матери, задрожали губы, а руки легли на грудь, к которой давным-давно из последних сил тянулись худые, слабые ручки ее умирающего сына.

– Три дня я проплакала у него на могилке, – продолжала она. – Там и осталась бы, если бы не мои дочери, приносившие мне еду и питье… А скоро наступил голод. Совсем обнаглели бароны, вытоптали все наше поле, и мы остались без хлеба. Стояла суровая зима. Топить было нечем. Гибли люди, звери. Подкралась смерть и к моей младшей девочке. Я – к священнику, просила его дать хоть немного муки, чтобы накормить дочь. Но он отвечал: «Бог подаст» и советовал молиться Всевышнему, авось Он не оставит нас в беде. Но не помогли мои молитвы: умерла вскоре моя девочка. А тут еще этот поп: «На всё воля божья!» Я едва не бросилась на него с кулаками. Воля?! Какой же он Бог, если позволяет умирать детям? Ведь Он всемогущ! Так, кажется, внушают пастве с церковных трибун?…