Потерянные поколения - Ив Престон

Но это не остановило родителей, которые хотели защитить своих детей. Любой ценой – даже зная, что ждет их самих в конце пути.

Дорога до бункеров Терраполиса заняла почти три дня.

Так и появились силенты. Наши близкие пожертвовали собой, чтобы спасти нас, и теперь мы должны ответить им тем же. Технологии погибшего Терраполиса, какими бы развитыми они ни были, не способны обезвреживать процин и избавлять от последствий его воздействия. Только в Арголисе, в настоящем Арголисе мы сможем вылечить силентов.

Свободный Арголис – это и имя нашего подземного городка, и наша цель.

Министр науки и медицины возглавил нас. Он объединил вокруг себя восемь Советников. Но через несколько лет один из Советников решил, что незачем возвращаться в Арголис, что можно оставить все как есть. Мы занимаем лишь один бункер – а всего их под Терраполисом тридцать, и в каждом есть законсервированные хранилища с едой, одеждой, предметами быта… Запасов Терраполиса нам хватило бы на десятки, сотни лет.

Но Министр и семь членов Совета не согласились с восьмым Советником, обвинив его в малодушии. И тогда сторонники малодушного Советника устроили бунт. Они взломали Архив, информационную систему бункера, и удалили схемы всего подземного комплекса. Это позволило им безнаказанно сбежать и спрятаться – система бункеров слишком сложная, и без карты в ней невозможно ориентироваться. Мы не знаем, как отыскать малодушных в лабиринтах подземного города, зато они знают путь к нам. И среди нас есть их сторонники.

Каждый, кто повинен в малодушии, будет казнен. И это справедливо, говорит Министр. Ничто не должно стоять на нашем пути в Арголис.

Мне безразлично, что думают малодушные о возвращении в Арголис, как и то, что они делают, чтобы этого не случилось. Я ненавижу их за другое. Уничтожая схемы подземного города, они повредили файлы с личными делами. Половина силентов осталась без прошлого. Мне повезло больше, чем Рите: я знала свою мать, я не потеряла ее.

Министр продолжает свою речь, а я смотрю на куб. Стенки камеры становятся прозрачными, и человек живо вскакивает на ноги. Он потягивается, а затем поворачивается так, что я вижу его лицо.

И я сразу же понимаю, почему его казнь собрала такую толпу. Это не какой-то юнец, нет, человеку в камере уже лет пятьдесят, не меньше. Нулевое поколение. Ученый, судя по нагрудной эмблеме, нашитой на светлую рубашку. Один из наших спасителей. Весь его внешний вид говорит о принадлежности к элите нашего общества. Что могло толкнуть его на предательство?

Тем временем он поднимает голову. Его взгляд скользит по уровням. Я подаюсь вперед, жадно всматриваясь в лицо заключенного. В нем какая-то неправильность. Этот взгляд… В нем нет страха. Я вижу лишь сосредоточенность.

Обычно в этом кубе люди ведут себя совсем по-другому. Они знают, что их ждет – и боятся этого.

Процин. Двадцать минут в стеклянной камере, заполненной концентрированным процином. Двадцать минут, в течение которых малодушный превращается в силента, чувствуя все то же самое, что чувствовали наши родители, спасая нас. Это намного хуже, чем убийство, и малодушные сполна заслужили такое наказание. Потом бывшего малодушного определяют в рабочую группу силентов, он трудится на благо Арголиса – и не важно, хотел он того прежде или нет.

Я продолжаю следить за направлением взгляда заключенного. Тот явно беспокоится – но не за себя, за кого-то другого. Он пропускает уровни Школы, Корпуса, не уделяет никакого внимания уровням Нулевого поколения и Совета… Он словно ищет кого-то, и это для него очень важно.

В камере начинает клубиться легкий розовый туман. Процин запущен, и, судя по цвету, сегодня его концентрация намного выше, чем обычно.

Цепкий взгляд заключенного останавливается на уровне Смотрителей. Оглядываюсь по сторонам. Кого же ты можешь искать? Я снова смотрю на заключенного – и каменею.

Он смотрит прямо на меня. Нахмуренные брови расправились, на лице не осталось и следа беспокойства. Он смотрит так, словно узнал меня. Могу поклясться, что вижу легкую улыбку перед тем, как он разрывает зрительный контакт. Он зажимает рот руками, и сильный кашель сотрясает его тело: заключенному тяжело вдыхать концентрированный процин. Прокашлявшись, он садится на пол и закрывает глаза.

Кровавые полосы расчерчивают его подбородок, шею, обагряя воротник рубашки. Кровь из носа – первый симптом. Процин уже действует.

А затем происходит нечто невероятное.

Заключенный медленно похлопывает ладонью по груди. Дважды. Затем двумя пальцами касается виска, словно смахивая мешающую прядь волос.

Жест моих силентов.

Посмотри на меня.

Он приоткрывает глаза. Его взгляд блуждает – процин действует быстро, слишком быстро. У него почти не осталось времени, заключенный и сам это понимает. Его лицо искажается, и, повернувшись в мою сторону, он пытается что-то сказать. Конечно же, я ничего не слышу – но мне достаточно видеть его лицо.

Он выговаривает это с большим трудом.

«Я спрятал твой секрет».

После казни я захожу в блок Микелины.

– Нет, ты видела?! Видела? Малодушный из Нулевого поколения! – Голос у Мики взбудораженный. Она стоит перед запылившимся зеркалом, заплетая свои длинные темные волосы в две косы. – Что же будет дальше? Еще один малодушный Советник?

Хорошо, что Мика не видит моего лица. Я растеряна. Не знаю, что и думать. Может, мне лишь показалось, что заключенный смотрел именно на меня? Что его послание предназначалось мне? Или же он мог спутать меня с кем-нибудь – он ведь смотрел на меня так, словно знал очень давно, словно я важный для него человек. Но я точно не встречала его прежде.

Все знают в лицо большинство представителей Нулевого поколения. Тех, кто благодаря защите не подвергся воздействию процина и не стал силентом, в Свободном Арголисе не так уж и много, не больше полусотни. Среди Нулевого поколения есть не только ученые научного центра, но и родители. Когда распределялись оставшиеся средства защиты, их получили те, кто обладал навыками, которые могли бы пригодиться на новом месте.

– Интересно, что он сделал? Как ты думаешь, Арника? – Мика поворачивается ко мне, поправляя эмблему на своей форме медсестры.

– Разве об этом не сказали? – Рассматривая заключенного, я отвлеклась и прослушала окончание речи Министра, в котором он должен был объявить обвинение.

Микелина хмурится, качая головой.

– Назвали малодушным, обвинили в преступлениях против Свободного Арголиса, и все. Кстати, ты заметила? Процина было слишком много, малодушный сразу стал задыхаться. И народу собралось намного больше, чем обычно, даже детей привели… – Она умолкает, разглаживая складки на форме, а я вновь возвращаюсь к своим мыслям.

Может, мне следует пойти в полицейское отделение Корпуса, в Справедливость? И что я там скажу? Этот плохой человек смотрел на меня и улыбался? Интуиция шепчет мне, что не стоит этого делать, что произошедшее нужно оставить в тайне. Но что будет, если я промолчу, а потом воспоминание об этом эпизоде всплывет в памяти в присутствии профайлера? Сокрытие информации о малодушных, да что там, вообще сокрытие любой информации – это уже нарушение закона. «Попытаетесь что-либо утаить от профайлера – это будет расценено как сопротивление Справедливости», – так говорят на каждом допросе.