Приют охотника - Дейв Дункан

Мое лицо тоже раскраснелось от огня; от белья шел пар. Немного привстав, я окинул собравшихся взглядом. Как я уже говорил, некоторые лица были мне знакомы, но имен я точно не знал. Для простоты перечислю их в том порядке, в каком они сидели в этот вечер.

Дородный купец занимал кресло слева от камина. На лавке рядом с ним устроилась юная дама яркой наружности, судя по всему, его жена. Ее наряд почти не уступал мужу в роскоши: зеленое бархатное платье, горностаевые шапка и муфта, изысканные самоцветы и драгоценные металлы. В прошлый раз, когда я видел ее, она плясала на столе, одетая в сережки, только сережки и ничего, кроме сережек. Поскольку в даре перевоплощения ей явно не откажешь, я буду именовать ее далее актрисой.

Она старалась держаться подальше от другого своего соседа, согбенного, жалкого, изнуренного молодого человека в поношенном костюме. Его волосы были длинны и прямы, выражение лица – жалостнее некуда, а из носа текло как из кипящего чайника. Каждые несколько минут он с ожесточением сморкался в рукав; чихал он тоже с завидной регулярностью. Я помнил его как второразрядного менестреля, но в этот вечер можно было не бояться, что он запоет.

Дальше всех от меня на этой лавке сидела, оставаясь, как и подобает хорошей хозяйке, дальше всех от огня, волшебная Фрида. Вспомнив наш невинный флирт и шуточки в прошлый мой визит сюда, я подумал, встанет ли она на мою сторону против брата. Это представлялось маловероятным, если только она не относилась к покойной собаке с такой же антипатией, как я.

С другой стороны камина кресло у огня было занято пожилой дамой, почти не видной под длинной шубой из дорогих соболей и меховой шапкой, надвинутой на воротник, что милосердно помогало закрывать ее волосы и шею. Руки она прятала в соответствующей муфте. Алые полосы румян на выступающих скулах лишь подчеркивали морщины и дряблость кожи.

Рядом сидел высокий, худощавый мужчина с глазами голодного орла. По отметинам от кольчуги на его бурой кожаной куртке и короткой стрижке седых волос – обыкновенно так стригутся те, кто привык носить шлем – я решил, что он военный. Кроме того, на поясе его висел двуручный меч. Путешествовал ли он один или сопровождая даму, я пока не понял. Он был уже немолод, но все еще явно из тех, с кем стоит считаться.

Рядом с ним сидела женщина помоложе в линялом шерстяном плаще, слишком легком для такой погоды, и низко надвинутой на глаза шляпке. Потупленные глаза и простой наряд заставляли предполагать, что она – служанка старой дамы. Побитый молью нотариус сидел следом за ней.

Вот такой компании предстояло решить мою судьбу: купец, актриса, менестрель и Фрида, с одной стороны; старая дама, солдат, служанка и нотариус – с другой.

Вернулся Фриц и протиснулся между лавками, чтобы подать купцу его кружку. Потом от отступил на шаг и уставился тяжелым взглядом то ли на огонь, то ли на меня. Рот мой наполнился слюной при мысли о глотке пива или даже о куске чего-нибудь съестного, но я был не в том положении, чтобы о чем-то просить.

Во всяком случае, не открыто.

– Мой уважаемый друг, – произнес я – имея в виду, разумеется, купца, хотя мой сарказм мог и не понравиться всем присутствующим, – поторопился вынести приговор на основании не совсем точной информации. Как я пытался объяснить, мой конфликт с нашим хозяином вызван исключительно недоразумением. Поэтому суд должен принять во внимание истинное положение вещей. До тех пор, пока он не выслушает мои показания, повсеместно принятые законы гостеприимства требуют, чтобы путник, застигнутый непогодой и темнотой, получил приют. Я вполне могу удовольствоваться местом у огня и возможностью завернуться в свой плащ, когда он немного просохнет. Конечно, ломоть-другой хлеба и…

– Вон! – взревел Фриц, стоявший на заднем плане, скрестив ручищи, как два древесных ствола, перекрученных смерчем. – Можешь завернуться в тряпку у двери, если ее еще не унесло ветром. И учти, я позаботился укрепить замки на дверях конюшни и амбаров.

– Приятно, когда человек знает, чего хочет, – заметил купец, самодовольно смахивая пену с пухлых губ.

– Но в такую ночь это означает верное убийство! – взвизгнула старая дама.

– Разумеется, означает, госпожа, – согласился я, благодарно улыбаясь. – И боюсь, вы все будете считаться соучастниками этого злодеяния.

– Действительно будем? – резко спросил до сих пор молчавший солдат. – И кто осудит нас? В чьих владениях стоит твой двор, трактирщик? Кому ты платишь налоги?

– Налоги, капитан? – Фриц изумленно вылупился на воина. – Налоги? – Он один стоял на ногах, возвышаясь над всей компанией, как бык в курятнике.

Обветренное лицо старого вояки сморщилось в некотором подобии улыбки.

– Тогда кто защищает тебя?

Фриц поднял кулак весом с хорошую кувалду.

– Что ж, желаю тебе подольше полагаться на это, парень, – пробормотал солдат. – Нотариус! Чья власть законна в этих краях?

Нотариус беспокойно дернулся.

– Неплохой вопрос, капитан! Вольный город Гильдербург не заявляет прав на земли по эту сторону перевала, впрочем, я не уверен, что и южные кантоны на них претендуют…

– Значит, ничейная территория?

– Да, полагаю, что принцип «terra nullius» вполне применим.

– Но если здесь не правит никто, – сказал купец, – значит, мы сами и есть Закон?

Нотариус помялся, не желая вслух признавать правомерность столь дерзкого предположения, но в конце концов утвердительно кивнул.

– Вон, мерзавец! – произнес Фриц, однако не пошевелился, оставаясь на заднем плане. Он получал удовольствие от этого спектакля – и явно не он один.

– Воистину драматическая ситуация, – возгласил купец. – Есть какие-нибудь предложения?

Изогнув красивую бровь, актриса хмуро покосилась на меня. Возможно, она тоже помнила нашу прошлую встречу. Она явно не собиралась упоминать о ней, но не переоценивала своего влияния на возлюбленного, даже пожелай она вступиться за меня.

– Ну, – буркнул солдат, – сдается мне, тридцать талеров слишком большая сумма за какую-то псину. При всем моем уважении, трактирщик, серебряная крона ей красная цена.

– Я был исключительно привязан к этой собаке, капитан, – стоял на своем Фриц.

– О, я не сомневаюсь! Я и сам люблю животных. Но если ущерб нанесен твоим чувствам, а не кошельку, как может золото возместить его?

– Что вы предлагаете, майн герр? – В светлых глазах зажегся нехороший огонек; губы угрожающе скривились.

– Будь я на твоем месте, – задумчиво промолвил старый вояка, – я бы потребовал удовлетворения хлыстом. Подобное действо утешило бы мою душу куда лучше, чем деньги.

– Воистину отличное предложение! – радостно заметил купец. – Ты не согласен, дружище Фриц?

– Надо подумать, ваша честь. Так это, выходит, вы предлагаете мне выпороть его, прежде чем вышвырнуть на улицу?