Огонь его ладоней - Ната Чернышева

Рррр! На машине лантарга с лантарговым допуском я никуда не опоздаю, но — рррр! И этот негодяй тут же воспользовался моей секундной слабостью: сунул в руки кружку с кофе и просиял сороказубой улыбкой:

— Вы пока угощайтесь, а я — за машиной!

Делать нечего, присела обратно на лавочку и потерпела сокрушительное поражение в попытках от кофе все-таки отказаться и его не пить. Гад наш лантарг, как есть, гад! Подколодный. Знал, чем меня пронять!

По дороге в космопорт у нас произошла светская беседа.

— Откуда язык знаете, Элинав? — невинно, как бы между прочим, спросил мой незваный водитель.

— Я с гентбарцем работаю, — угрюмо ответила я, имея в виду профессора Сатува.

Не объяснять же, что на моей исторической родине, гори она огнем, в нашем округе, за речкой, как раз обосновалась пара гентабрских домов-ульев. И с тамошними детьми мы то дрались в мясо, то, наоборот, дружили неразлейвода. Тут хочешь не хочешь, но азы постигнешь. А дальше — дело техники. Они интересные, гентбарцы. Давний союзник Человечества, первая галактическая раса, с которой получился полноценный контакт вместо эпизодических столкновений и прочего недоразумения. Вот с сородичами лантарга такой любви с первого взгляда не вышло: последняя война закончилась лет тридцать тому назад.

— А вы? — спросила я, чтобы разбавить тягомотное молчание.

— Я с гентбарцем дружу, — хмыкнул лантарг.

— С губернатором? — уточнила я, испытав укол любопытства.

— Мы познакомились, когда он еще не был губернатором. И даже взрослым еще не был, так, личинка третьего цикла развития. Гаденыш контрабандой промышлял, а мы его банду ловили, — и лантарг улыбнулся счастливым воспоминаниям и похвастался: — Это я первым понял, кто у них за главного!

А, ну понятно теперь все. И богатый запас обсценной лексики, и деятельная страсть к наживе и формат панибратского разговора с посыланием собеседника во всех богов, в душу и в пень.

Космопорт вынырнул из-за холмов стремительно и неотвратимо. Мы шли на низкой, резервной высоте, и я все поджимала пальцы ног, мне казалось, машина цепляет брюхом поверхность. Глупости, конечно, но все же.

Лихой разворот на служебную стоянку… И мы вошли в зал ожидания аккурат к тому моменту, как из гейта потекли прибывшие на недавно севшем челноке пассажиры.

Надо было благодарить, но у меня язык присох. Как его благодарить, после… после… Так, Эля, мужик решил твою проблему, вот за это и благодари. Ну, и вообще…

— Спасибо, — тихо сказала я лантаргу. — И это… вот… извините. Не надо было мне так орать, все-таки. Больше не повторится.

— Не за что, — улыбнулся он, снова касаясь моей руки, я тут же отодвинулась, рефлекторно, потом подумала, что ему это, наверное, обидно, а потом разозлилась на себя — какого черта мне не все равно, обидно ему или не обидно!

— Но вы не слишком уж сдерживайте себя, Элинав, — все с той же усмешкой продолжил он, а когда я подняла на него глаза, добил:- Вы хорошеете, когда злитесь. Вам идет.

Да чтоб его! Он мне еще издали, с десяти шагов, ручкой помахал. И ввинтился в толпу, я быстро потеряла его из виду. Зараза! Оставил за собой последнее слово. Разве можно такое пережить?!

Кудрявцева превзошла саму себя. Выглядела — шикарно. Что-то воздушное и белое вокруг головы и шеи, белый костюм, алый лак на ногтях, алые туфли и алая же сумочка маленькая, для всякой полезной мелочевки. Белые, с алыми корнями, волосы, взбитые и уложенные с тем небрежным шиком, который получается только после того, как полдня убьешь на укладку.

Я смотрела на подругу и очень остро чувствовала свой старый затрепанный комбинезон, неухоженные волосы, мятое после бессонной ночи лицо, и печальные пальцы в заусеницах. Пугало — рядом с королевой.

— Эля, — встревожено сказала Таська после всех, положенных случаю, приветствий, — с тобой все в порядке? Выглядишь ты…

— Как чучело выгляжу, — кивнула я. — Знаю.

— А раз знаешь, то почему позволяешь себе показываться в таком непотребном виде на людях?! — возмутилась Кудрявцева. — Учишь ее, учишь!

— Была причина, — неохотно ответила я. — Поехали, потом расскажу.

— Ты заболела? — ахнула Таська.

Для нее выйти в свет, как она выражалась, непричесанной равносильно тяжелой болезни.

— Не выдумывай, — сказала я. — Кто бы меня, заболевшую, тогда здесь держал бы. Нет, проблемы просто были. Поехали!

Дом встретил тишиной и молчанием. Ну, да… Я здесь сколько дней уже не была, все по раскопам да по раскопам. Спешили мы, ведь синоптики прогнозами не радовали… Чувствовалась в доме некая заброшенность, чувствовалась. Стылый неуют, он всегда заводится, когда в дом не спешишь врастать душой.

— Располагайся, — широким жестом пригласила я Таську. — Наверху левая спальня — моя, остальные три можешь забирать хоть все.

— Отлично, я привезла с собой море багажа, — деловито заявила Кудрявцева.

Ну, это да, без вагона чемоданов она не путешествует. Всегда удивлялась, зачем ей столько. А она как-то взялась перечислять — и это надо, и то надо, и без вон того не обойтись. А по итогу — чемодан, чемодан, чемодан, и еще сумки, сумки, и — коробки…

— Та-ак, а где у тебя пищеблок?

— Вон там… по коридору…

В голове внезапно зашумело, ноги подкосились. Я упала на диванчик, в ушах сладко зашумело, глаза закрылись сами. Я поняла, что если вот прямо сейчас не засну, то умру. Не станет меня. Вообще

— Кудрявцева, — сказала я заплетающимся языком, — я ночь не спала… устала как… я тут посплю, а ты устраивайся, ага?

Ответа Таськи я уже не услышала. Провалилась в сон как в колодец, а очнулась от сочных, восхитительных запахов. Пахло жареным тестом. Как в детстве в праздники, когда наша этажная мама старалась баловать нас чем-то вкусненьким собственноручного приготовления. Я — государственный ребенок, росла в интернате, но пожаловаться на горькую сиротскую долю не могу. Нас любили! Впрочем, на Старой Терре, где я выросла, по-другому просто не бывает. В других мирах — встречается всякое, а у нас никогда не позволят человеку работать с детьми, если тот равнодушен или, хуже того, жесток.

Я села, подперев голову кулаками. Некая разбитость в теле все еще ощущалась, но, судя по включенному освещению, снаружи стоял уже поздний вечер. Либо буря пошла на полный разгон, засыпав песком городской купол до полной непрозрачности.

— Проснулась? — раздался над ухом жизнерадостный голос Таськи.

— Не совсем, — пробурчала я, — но почти.

— Так, — деловито сказала она. — Сейчас — в душевую, отмываться. После наденешь вот это, — в руках у меня оказался пакет с бельем и пакет с одеждой.

— Погоди, погоди, я есть хочу! — возмутилась я. — Чем это таким вкусненьким пахнет?

— Мыться! — отрезала Таська и глаза ее превратились в дула. — Грязнулям ужин не положен.