Один день после конца света - Андрей Валерьевич Канев

перекрестившись, капитан прошел к своему, крайнему справа креслу, присел, и, включив маленькую, встроенную прямо в спинку кресла лампу, величественно кивнул.

Можно было начинать.

Широков бросил взгляд на лежащую перед ним газету, которая была прижата к столу толстым листом стекла. Поднимали стекло и переворачивали газету один раз в месяц, а всего газет было шесть. Еще в распоряжении лектора были несколько радиограмм, полученных двадцать лет назад, непосредственно перед Приказом. Но их моряки не любили слушать. В них уже отсутствовала та успокаивающая душу торжественность, которая в изобилии покрывала газетный лист. В радиограммах была лишь скрепленная ненавистью, как клеем, лаконичная нервозность, предваряющая Приказ.

Широков налил себе из стоящего на столе графина воды и промочил горло. Вода, конечно, была двойной дистилляции из опреснителя. Она была давно знакома, не могла удивить, не имела ни вкуса, ни запаха, ни цвета, но прекрасно выполняла свою функцию. Совсем как лежащий перед ним на столе текст, с крупным, зловеще черным заголовком «Хотят ли русские войны?».

– Товарищи! – стал читать Борис. – Вчера наш Государь и верховный главнокомандующий миротворческих сил покинул заседание генеральной ассамблеи ООН, возмущенный афронтом западных стран и представителей Европейского союза. Долгие годы наша политика сдерживания и стремление к справедливому многополярному миру вызывали открытое противодействие со стороны этих лицемерных политиканов. Наша страна проводила и проводит последовательную политику открытых и дружеских отношений с нашими партнерами. Как и всегда, мы сохраняем приверженность идеям гуманизма, свободы и равенства. И возрождение коммунистической партии, как и последующее восстановление нашей великой страны, тому пример и наилучшее доказательство. Всенародный открытый референдум, проведенный в полном соответствии международным правилам и при участии иностранных наблюдателей однозначно продемонстрировал стремление нашего народа к социалистическим идеям и принципам. Нерушимое братство народов, заложенное в основу нашими предками, не дает нам права идти на поводу у недальновидных политиков, руководствующихся исключительно капиталистическими принципами сиюминутной выгоды и наживы. Теперь, когда и мы, и наши китайские товарищи наглядно продемонстрировали всему миру преимущества социалистического устройства, споры о наилучшем пути для реализации потребностей и стремлений как народа, так и каждого отдельного человека, можно считать излишними. В то же время, предельно ясно и однозначно западный мир продемонстрировал свою беспомощность, когда путем ограничений, всевозможных санкций и тому подобных костылей, противных всякому цивилизованному человеку, попытался навязать свою волю и установить новый мировой порядок. Мы неоднократно заявляли и будем последовательно повторять, что это неприемлемо для нашей страны. Речь Государя, которую вы могли читать в предыдущем номере нашей газеты, произвела на заседании ассамблеи неизгладимое впечатление на всех без исключения присутствующих. Наш лидер, которому российский народ в очередной раз выразил единодушную поддержку, отстаивал и отстаивает интересы простого народа. Стремление нашего народа к свободе не может не вызвать зависть со стороны западного мира, погрязшего в бесконечной и бессмысленной борьбе за обогащение отдельно взятых корпораций. Государь неоднократно указывал представителям этого противного нам мира, что так называемая “демократия” окончательно продемонстрировала свою несостоятельность, когда хваленые западные ценности оказались, перед лицом настоящей опасности, пустым звуком и профанацией. Совершенно ясно, что западный мир, изначально построенный на, чуждом настоящему русскому человеку, желании личного обогащения и превосходства, был давно обречен. И именно мы, русские люди, как и было предначертано, должны были остановить это медленное, но неуклонное сползание человечества в бездонную пропасть. Только наш народ, всегда готовый бескорыстно помочь пробуждающимся странам, которые эти заигравшиеся в спасителей человечества деятели нещадно эксплуатировали на протяжении десятков если не сотен лет, способен предложить новое видение. Предложить заблудшим и погрязшим во всех мыслимых пороках заложникам капитала новую, настоящую жизнь. Жизнь, способную приносить человеку радость не только от удовлетворения его личных, примитивных интересов, но и высшее наслаждение, возможное только при общественной, бескорыстной работе, направленной на достижение всеобщего блага…

Борис остановился и, плеснув себе воды, поднял глаза и оглядел это самое общество, лениво почесывающееся, меняющее сигареты на еду, а на галерке, судя по глухому постукиванию, преспокойно играющее в домино.

– Дальше давай, – сказал, зевнув боцман и посмотрел на часы.

Пожав плечами, Широков выпил воду и продолжил:

– Небывалый расцвет нашей страны, конечно, не мог оставить равнодушными наших западных партнеров. Несмотря на неоднократно обсуждаемые планы совместных действий, результатом которых должно было бы стать реальное улучшение положения этих угнетаемых, вечно находящихся в унизительном положении развивающихся, стран. Но в ответ на наши искренние, конкретные и направленные на развитие этих стран старания мы неизменно получали лишь отговорки, недоверие, а часто и прямое саботирование наших инициатив. Без сомнения, одна из лучших когда-либо произнесенных в стенах комитета речей нашего лидера должна была…

– Товарищ Широков! – появилась в дверях всклокоченная борода вахтенного. – Внешняя антенна не работает. Все пробовали, нет связи. Придется наверх вам, Борис Борисович.

3

– Ну что, пошли? – спросил Щукин, стоя у кормового аварийного люка. Он нетерпеливо постукивал по поручням ожидая Широкова, который в сотый раз проверял сумку с инструментом.

– Ну что вы все копаетесь, Борис Борисович? Вы же сами ее вчера и складывали.

– Все равно, – ответил Широков, закрывая сумку. – Если забудешь что-нибудь, топай тогда снова. Я один раз тестер в отсеке оставил, так второй раз еле-еле наверх залез. Сил нет у меня по два раза туда-сюда бегать.

Когда-то румяный и молодой матрос Щукин давно превратился в иссушенного, но все еще бодрого старикана, хотя ему еще и сорока не было. Вся его жизнь была разделена пополам – до и после Приказа. Окончив училище, он сразу же попал в автономку. А то, что автономка растянулась вместо положенных 120 суток на двадцать лет, – не его вина, конечно. Хотя, если хорошенько подумать, то чья же тогда?

– Пошли, – перекинул Широков сумку через плечо и полез по лестнице вверх. Сзади сопел Щукин. Лаз был узким, тесным и неудобным. Освещения здесь не было совсем, лишь в самом вверху, у выхода, горела одинокая лампочка.

– Свет в конце тоннеля… – послышалось снизу ворчание.

– Что?

– А вот бы, Борисыч, центральный пост починить, а? И выходили бы мы, тогда как шейх из Хилтона.

– Ага. А еще растопить полмиллиона кубов льда и домой, к мамке.

– Да нет, – рассмеялся Щукин. – Это вряд ли, я понимаю. Но пост-то можно попробовать?

– Опять ты за свое, Щукин. Ну сколько можно? Иди, почини. Он титановый, понимаешь? Титановый, дурья твоя башка. Нечем нам его чинить. Да и пробовали уже. Много раз пробовали.

– И че?

– А ниче, – Широков остановился и, упершись спиной в стену тоннеля, перебросил сумку на другое плечо. – Переходы сломались как спички. Весь центральный, когда мы на всплытии лед ломали, опустился на метра полтора вниз, поэтому переходы сместились. Ну и сломались.

– А правда, что капитан там остался? – тихо спросил Щукин.

– Ты уже спрашивал, – недовольно