Ночь с четверга на пятницу - Инна Тронина

— Илюша! — крикнула Ольга Васильевна, набрав номер охранника. — Давай «мерина», сейчас едем… В Кубинку, да! Быстро! Я уже выхожу!

По случаю теплыни и слякоти она не надела свою любимую дублёнку из монгольской овцы. Накинула лёгкую норковую шубку и побежала к затормозившему серебристому «мерину». Трёхлучевая звезда его, попав в луч ёлочной гирлянды, кроваво вспыхнула и испугала Ольгу. Она поспешно обернулась, отыскивая Артура. Над её головой хлопали флаги с логотипом их топливной компании — неуместно яркие, кричащие на фоне просветлевшего, но всё ещё мутного неба. И в первый раз Ольга подумала, как страшна зима без снега — всё равно, что лето без зелени.

— Артурчик!

Ольга вцепилась в рукав Тураева и покачнулась — ноги уже не держали. Артур пока молчал, но морщины на его лбу стали ещё глубже, превратились в кривые шрамы — как на правой щеке.

— Я срочно в Кубинку уезжаю, а всё хозяйство на тебя брошу. Ты же умница, справишься. А вернусь не знаю когда, если честно. Трудно сказать… Рассчитывай на три-четыре часа. Если дольше задержусь, отзвонюсь обязательно. Я тебе не только две недели отгулов дам, но ещё и замом своим сделаю вместо Пистунова Костика. Нечего по Тайваням разъезжать, когда люди работают…

— Конечно, я всё сделаю. Вас срочно вызвали?

Тураев даже обрадовался, узнав, что Ольга надолго уедет. Без неё было комфортнее, тише, что требовалось ему после нескольких отработанных подряд смен. У Ольги ещё несколько заправок по области и, возможно, на какой-то случилось ЧП. Праздник есть праздник…

— Ой, душечка мой, что бы я без тебя делала-то?! — Ольга плюхнулась на сидение «пятисотого» рядом с Ильёй, послала Артуру воздушный поцелуй. — Сочтёмся, миленький! За всё сочтёмся! Не обижу, любовь моя…

И «мерин», сверкнув красными огнями, взметнул веер грязной воды, смешанной с маслом и бензином. Артур едва успел отскочить, тем самым избавив себя от необходимости долго отмывать физиономию. Илья ревнует, пакостит. Понятное дело — сам хочет завладеть сердцем начальницы. «Да на здоровье, — беззлобно подумал Тураев, — лишь бы меня не кадрила. «Минуй нас пуще всех печалей…» — лучше классика не скажешь. Мне не нужна её любовь, равно как не нужен и гнев, потому что на этой заправке меня пока всё устраивает. Вот если распишемся с Ириной, конечно, уволюсь. А пока работать надо — деньги нужны…»

Артур с трудом поднял голову — сказывалась многодневная свинцовая усталость. Так бывает, когда наваливается сразу много дел, но ни одним из них заниматься не хочется. И потому не приходит «второе дыхание», когда адреналин рекой течёт в кровь, и человек проявляет чудеса выносливости, сообразительности и сноровки.

Так частенько случалось раньше, ещё до зоны, когда Артур шёл по следу преступника. И, вопреки всем трудностям, знал, что непременно настигнет его. Потом он мог кого-то из поверженных врагов и пощадить. Но это потом, а сначала должен был одержать очередную свою победу. А ведь каждый его триумф стоил очень дорого — особенно последний, в двухтысячном году. Тогда наградой ему стали не орден, не грамота, не ценный подарок, а наручники и казённый ватник. В такие же новогодние дни всё тогда начиналось, а будто бы вчера. Семь лет прошло, целых семь…

Мощным усилием воли поборов желание закурить, Тураев медленно пошёл к колонке у самого въезда на заправку. По той же луже, из которой только что его едва не окатили, медленно двигался, будто плыл, громадный джип «Мерседес МL» очень красивого фиолетового цвета. Правда, он был здорово заляпан в дороге и нуждался в помывке. Между прочим, отметив, что тут, если постараться, могут обломиться щедрые чаевые, Артур ускорил шаг и занял место у колонки.

Водитель открыл дверцу не сразу; он как будто раздумывал, стоит ли вообще показываться рабочему. Такое бывало нередко, особенно если в салоне находилась «боевая подруга». Девицы попадались разные — от закутанных в соболя и норку до абсолютно голых. В том и в другом случае Артур не демонстрировал никаких эмоций. Он вёл себя как «белковый робот» — именно таким образом удобнее всего было существовать в предложенных судьбой обстоятельствах.

Наконец, дверца приоткрылась, и Артур облегчённо вздохнул. Сквозь тонированные стёкла трудно было разглядеть, кто, кроме водителя, пожаловал на роскошном «мерине», который наверняка понравился бы Ольге Васильевне. Раньше этот внедорожник никогда здесь не появлялся. Нужно было «ловить рыбёшку» — то есть цеплять состоятельного клиента, чтобы он завернул сюда ещё не раз. Он и завернёт, думал Тураев, если сегодня не оказался здесь случайно, — уж мы постараемся…

Дверца приоткрылась, и из салона пахнуло парфюмом «Месье Живанши». Сердце Тураева сладко сжалось — это был аромат «той», навсегда ушедшей жизни. Артур искренне удивился, ощутив счастливую тоску, вспомнив сразу и полностью свои юные шальные годы в московских и рублёвских ресторанах. И «звёздных деток» — таких же, каким в ту пору был он сам. Вон тот мужик, что в «мерине», не покатился по наклонной, остался на должном уровне…

Впрочем, пятнадцать лет назад Артур был гораздо выше. Сначала он попирал ногами многих, но вскоре многие скребли подошвы об него самого. И всё же вехи своей биографии Тураев помнил прекрасно, не жалея ни об одном из прожитых дней.

На их заправку частенько наезжали клиенты, благоухавшие элитным парфюмом. Но никто из них не вызвал у Артура столь сильных, свежих, сентиментальных чувств. Как будто вернулась юность, и жизнь ещё может сложить иначе. И не будет в ней свадьбы с Мариной Бревновой, и не увезёт она навсегда сына Амира. Не предаст его в трудную минуту закадычный друг Лёвка Райников, о котором уже тринадцать лет он лишь изредка слышал от матери. И не встретит Тураев всех своих женщин, интеллигентных и несчастных, из которых многих уже нет на свете.

Не будет заваленной трупами яхты «Марианна», носящейся штормовой апрельской ночью по волнам Финского залива. Этих людей Артур убил тогда только потому, что иначе наказать их было невозможно, а позволить им уйти от расплаты он не мог. Ради этого он впервые в жизни выстрелил по живым мишеням. Ради этого готов был подорваться вместе с яхтой или пойти в зону, где его неоднократно пытались прикончить.

И в этой новой жизни уже не будет заправки, приторных нежностей Ольги Васильевны. Не родится дочка Симочка, из-за которой Ирина Валитова не решается прописать Артура у себя, предварительно съездив с ним в ЗАГС, и вновь сделать москвичом. Артур хотел бы начать жизнь с чистого листа. И тогда он не совершил бы ни одной из прежних ошибок — факт. Наверное, всё-таки нужно на выходных съездить к матери, посидеть у неё подольше.

Мать недавно овдовела, и впервые за долгое время рядом с ней в волшебную ночь не было любящего, нежного мужа. Артуру пришлось заменить Альберта Говешева за новогодним столом. Именно ради него Нора Мансуровна в тот раз делала форшмак и куриный плов, варила свой коронный глинтвейн — с настоящим татарским мёдом. Она пекла рождественское печенье и лепила «Снежные трюфели». Священнодействовала мать и над щербетом из манго и имбиря, ездила за французским игристым.

Ради старшего сына Нора вызывала бригаду уборщиков в свою роскошную, но такую грустную квартиру в старом доме близ Таганской площади, заботливо украшенную всевозможными подушками и валиками, вышитыми руками хозяйки в её самые счастливые годы. Даже тарелку с овощами мать умудрилась связать так, что многие гости, не разобравшись, пытались полакомиться шерстяными яблоками и грушами. Для Артура Нора купила и чудо-свечи, которые в ту ночь горели долго, не «плакали» и не коптили.