Балканы - Юрий Бурносов

— Кровь животных вполне годится, хотя и не так питательна. Но теперь, после того как тирана больше нет… мы в двух шагах от создания искусственной крови. И очень скоро моральная проблема, которая вас так пугает, исчезнет сама собой.

Он замолчал, и в повисшей тишине отчетливо прозвучал бой старых настенных часов. «Восемь вечера, — в смятении подумал Джорджицу, — с минуты на минуту вернется Нора!»

— Я… должен подумать, — пробормотал генерал, поднимаясь. — Вы… у меня же есть время, не так ли?

— Есть. — Траян тоже встал, протянул собеседнику руку. — Не очень много, но есть. И поверьте, господин Попа, мы будем очень рады видеть вас в наших рядах.

Его ладонь показалась генералу ледяной. Впрочем, в квартире было очень холодно — отопительный сезон в этом году закончился еще неделю назад.

5

1 марта 1990 года. Ночь

Дождь барабанил по жестяному карнизу холодными твердыми пальцами.

Генерал Джорджицу Попа опрокинул в рот стакан цуйки, нашарил на тарелке кусок твердого сыра, прожевал, не чувствуя вкуса.

Посмотрел на чистый лист бумаги, белевший на письменном столе. Отвернулся.

Грузно поднялся из-за стола, прошелся по кабинету. Провел рукой по толстым стеклам книжных шкафов, за которыми несли свою молчаливую службу верные книги. На пальцах осталась серая пыль — генерал уже давно никого не пускал в свой кабинет. Даже Нору.

Он остановился перед массивным металлическим сейфом. Набрал код цифрового замка, потянул на себя тяжелую дверцу. В темном, пахнущем кожей и железом пространстве лежали картонные папки, на каждую из которых был наклеен ярлычок из разноцветной бумаги. Джорджицу принялся вытаскивать их — одну за другой — и бросать на стол.

Всего папок было шесть. Генерал убедился, что сейф пуст, и захлопнул дверцу.

Папки следовало сжечь. Но в квартире генерала не было камина, а выносить документы на улицу и сжигать их, где-нибудь у мусорных баков, рискованно — кто-нибудь из соседей мог вызвать полицию.

Поэтому генерал просто вытащил из первой папки несколько листов бумаги и начал методично рвать их — сначала вдоль, а потом поперек, на мелкие клочки. Бумажный мусор он скидывал в корзину, стоявшую у стола.

Это была долгая и очень нудная работа, но генерал некуда не спешил.

Закончив с последней папкой (корзина была набита обрывками документов до самых краев), он перочинным ножом срезал с картона ярлычки с аккуратными надписями:

«Порфирия»

«Княжеские дома Европы»

«Институт гериатрии и геронтологии»

«Доктор Папеску»

«Проект „Бессмертие“»

На последнем ярлычке одно слово было заштриховано замазкой. На белом фоне четким, разборчивым почерком военного юриста выведено:

«Влад III Цепеш»

Ярлычки генерал сжег в пепельнице.

— Ну, вот и все, — сказал он сам себе. — Теперь никто ничего не узнает.

Он пододвинул к себе чистый лист бумаги. Взял авторучку — «Паркер» с золотым пером, подарок министра. Сувенир из тех спокойных времен, когда он еще не вздрагивал при каждом шорохе за окном, не боялся грозных ночных теней.

«Дорогая Нора, — написал генерал на листе. — Надеюсь, ты простишь меня. Я делаю это ради тебя и ради Сорелы. Я не хочу…»

«Чего? — спросил он себя. — Чтобы девочка когда-нибудь узнала, что ее нестареющий отец — мерзкий упырь? Чтобы эти бледные твари шантажировали меня женой и дочерью?»

«…Я не хочу, чтобы вы страдали из-за тех ошибок, которые я совершил. Так вам будет спокойнее. Простите меня, простите тех, кто толкнул меня на это».

Он достал из ящика стола конверт, набитый купюрами. Там лежали все сбережения генерала — чуть больше десяти тысяч лей. Когда-то приличная сумма, а теперь, с этой проклятой инфляцией, — куча резаных бумажек. Джорджицу еще раз зачем-то пересчитал их, потом облизал сладковатую клеевую полоску и запечатал конверт. Положил его поверх прощального письма.

— Пора заканчивать, — сказал он вслух.

«Макаров» показался ему непривычно тяжелым. Генерал поднес его к виску и почувствовал, как дрожит рука, сжимающая оружие.

«Можно ведь согласиться, — подумал он. — Они же специально все так подстроили, чтобы у меня не было другого выхода. Надавили на Министерство иностранных дел, может и на самого премьера… Значит, зачем-то я им все-таки нужен».

Джорджицу отложил пистолет, полез в карман пиджака за платком, чтобы вытереть вспотевший лоб. В кармане лежало сложенное вчетверо заявление — «прошу назначить меня на пост военного атташе в любую страну, с которой Румыния имеет дипломатические отношения». «В любую» было подчеркнуто красными чернилами. А ниже, теми же чернилами, размашистый вердикт: «ОТКАЗАТЬ».

Некуда деться. Не будет никакой африканской страны, где раскаленное солнце защищает куда надежнее чеснока и серебра.

Тем более что чеснок и серебро не помогают вообще.

В этой сумрачной, холодной стране они — хозяева. Так повелось с давних, очень давних времен. С четырнадцатого века.

Теперь генерал кое-что знал о них. Подполковник Траян дал ему необходимые зацепки — для человека, двадцать лет прослужившего военным следователем, этого оказалось достаточно, чтобы раскопать необходимую информацию.

Помимо всего прочего, генерал выяснил, что Траян кое-что утаил от него. Ночным господам приходилось платить за свое могущество высокую цену. Легенды называли их нежитью, но это, конечно, была неправда. Они были живыми, вот только их жизнь сама по себе была смертельной болезнью.

Не менее страшной, чем AIDS.

«Я не хочу, — в сотый раз повторил про себя Джорджицу. — Я не хочу становиться таким, как они… и не хочу, чтобы они расправились со мной так же, как с беднягой Папеску».

Раду Папеску был врачом, делавшим вскрытие Николае и Елены Чаушеску после того, как Траян осмотрел их на футбольном стадионе в Тырговиште. Месяц назад доктора обнаружили в ванной — со вскрытыми венами. В теле почти не осталось крови — но не было ее и в ванной, потому что доктор перед смертью зачем-то вытащил пробку. Самоубийцы обычно так не поступают.

Генерал повертел в руках «Паркер», потом решительно сдвинул в сторону конверт с деньгами и дописал на листе:

«Я не вижу другого выхода, чтобы освободить себя от этого страха, который делает мою жизнь невыносимой. Я никого ни в чем не упрекаю и прощаю тех, по чьей воле я оказался в безвыходном положении. Да поможет мне Бог решиться на это!»

Отодвинул записку, быстрым движением поднял пистолет и так же быстро — чтобы не успеть испугаться и передумать — выстрелил себе в висок.

6

Ватикан, декабрь 2012 года

Хранитель Ватиканской апостольской библиотеки стоял на коленях, глядя в узорчатый пол, не смел поднять головы.