Я подарю тебе "общак" - Евгений Сухов

– Блатные, мать их!

– Видел я таких блатных на Соловках, – сплюнул сквозь зубы на пол Слон, – воры в законе, едрена вошь. Лагерная администрация все им дозволяла, лишь бы держали каторжников в узде. Да они хуже ментов, мать родную продадут. Я отказался сотрудничать с ГПУ, не сдал корешей, и меня на Соловки, как особо опасного.

– Не удивлюсь, если Дрозд по ночам в ГПУ бегает и указания берет, кого грабить, – согласно кивнул Лапа. – Как они узнали, что это мы банк взяли? Кто мог знать? Никто же не знал. – Он задумался и моментально нашел ответ: – Черт, машина! Я же разбил «Форд», что у Бобра выиграл. По машине и узнали! Тво-о-ю мать! Надо было, как обычно, пехом уходить.

– А ты, правда, отдашь этому гаду бабки? – поинтересовался Слон с сомнением в голосе.

– Меня, что, Володей зовут?! Нет, конечно, но из города действительно придется делать ноги, – вздохнул Лапа. – Вот, возьми. – Он передал под столом сверток с деньгами и несколькими слитками золота, коротко пояснив: – Твоя доля.

– Черт, а может, тебе действительно ему бабки отдать? – задумчиво пробормотал Слон, рассматривая сверток. – Хрен с ними! Жизнь-то дороже…

– Даже если отдам, он все равно не отстанет, – покачал головой Лапа. – А так свалю, и пусть попробует найти. Я его еще накажу перед отбытием. Пусть помнит.

– Как ты его накажешь? – удивился Слон. – Брось и думать… У него головорезов орава, вмиг в капусту изрубят. К нему не подобраться. Пропадешь ни за грош…

– Авось не пропаду, – криво улыбнулся Лапа. – И потом, Дрозда «мочить» мне нет резону, я его по-другому накажу. Вон, смотри на тот стол, где Дрозд со своей кодлой заседает. Видишь старого еврея в дорогом костюме? Это Моисей Вольфович Айзенштадт по кличке Миша-Алмаз – скупщик краденого. До меня дошли слухи, что он приобрел серьезный английский сейф с новейшим часовым замком, который никому нипочем не открыть. Думается, такой сейф покупается не для того, чтобы пустым стоять. Смекаешь?

– Да ты с катушек слетел! – Лицо Слона вытянулось. – Алмаз держит воровской «общак». Если ты запустишь лапу в «общак», тебе конец. Они не успокоятся, пока кишки тебе не выпустят. Тут дело чести.

– Значит, ты не в доле? – хмуро спросил Лапа. – А там куш будет пожирнее, чем в Госбанке.

– Бабки с собой в могилу не унесешь, – глубокомысленно заметил Слон и покачал головой: – Нет, я пас. И тебе не советую. Брось все и вали куда глаза глядят. Я к тебе как к сыну отношусь. На кой тебе все это? Кончай с понтами, с блатной жизнью. Денег тебе хватит. Найди какую-нибудь бабенку, настругайте детей и живи в свое удовольствие.

– Ну, ты даешь, – фыркнул Лапа. – Нет, это не по мне. Умру со скуки.

– А так сдохнешь под забором с маслиной в пузе, и никто о тебе не вспомнит, – с тоской в глазах продолжал Слон. – Я бы так сдох, если бы не ты тогда. Чувствую, уже недолго мне осталось небо коптить.

– Да брось ты! – Лапа сглотнул комок, внезапно подступивший к горлу. От слов старого каторжанина повеяло могильным холодом. Чтобы отогнать дурные мысли, он спросил: – А у тебя, что, родственников вообще не осталось?

– Откуда? – проворчал Слон, опустив глаза. – Я же сам из приюта и семью не завел. Все по тюрьмам – некогда было. Раньше и не думал об этом, а как пришло время подыхать, начал думать, да поздно уж. Я тебе только и доверяю, больше у меня никого нет. Поэтому по-доброму советую – уезжай, или кончишь, как я.

– Нет, ты не прав, – не согласился Лапа, – обо мне будут вспоминать. Я сделаю так, что обо мне легенды будут ходить. Я фартовый. А семья – дело наживное. Когда захочу – заведу.

Слон только рукой махнул. Товарищ был слишком молод, чтобы понять его, упрям и тщеславен.

– О, я же о «белье» забыл, – хлопнул себя по лбу Лапа. – Можно переплавить монеты да сдать в Торгсин, но мне этим заниматься неохота. Хочешь, забирай «белье» себе.

– Ну его к черту, – буркнул Слон, скривившись. – Не хочу, чтоб чекисты меня прямо в Торгсине и повязали. Да и херней этой тоже неохота заниматься. Плавить. Где я буду плавить его, а сдавать монеты опасно, слишком приметно будет. Таскать с собой, что ли, вместо кастета?

– Ладно, у меня друг скульптор, фигурки разные мастырит, отдам ему, – пожал плечами Лапа.

– Ты что про «общак»-то решил? – вернулся к прежней теме Слон.

– А что тут решать, возьму – и все, – самодовольно ухмыльнулся Лапа.

– Дурак, – вздохнул Слон.

– Один пойду. А ты смотри, держи язык за зубами, ни одна сволочь не должна прознать, что я задумал.

– Я – могила, ты что, меня не знаешь? – с обидой пробормотал Слон. – Для меня эта кодла не в авторитете, все «ссучились». Делай что хочешь, а там, как карта ляжет. Что думаешь, смогешь этот новомодный замок открыть?

– Что ж не смочь-то, – усмехнулся Лапа, – конечно, смогу. Тем более что знаю, на какой день он заведен.

– Как? – выдохнул Слон. Способности «медвежатника» к вскрытию замков просто завораживали его. Лапа иногда делал практически невозможное. Иногда Слону казалось, что товарищ водит дружбу с нечистой силой или имеет за пазухой пучок разрыв-травы.

– Ну, я понаблюдал за его домом, приметил, когда люди Дрозда приезжают деньги в кассу сдавать. Всегда в одно и то же время. Алмаз у них вроде как воровской банкир, зарабатывает свою долю на ссудном проценте.

– Ёшкин кот! – ударил кулаком по столу Слон, восхищаясь смелостью и безрассудством молодого «медвежатника». – Так ты это давно удумал Мишку на бабки выставить, а с ним и всех воров?

– Ну да, прикидывал, но перцу не хватало, – скромно признался Лапа, – теперь Дрозд мне перцу добавил. Ох, пожалеет он, что сделал это. Вот тебе крест, пожалеет. Я не я буду, а накажу его.

– Ну что ж, бог в помощь, – грустно усмехнулся Слон. – Бог дураков любит. А ты – фартовый, думаю, смогешь.

– Смогу, – заверил Лапа. Он смотрел на то, как гужуется шайка Дрозда, и его глаза пылали ненавистью. – Значит, пока разбегаемся. Если что, я тебя разыщу.

Они попрощались, и Лапа вышел из кабака.

На обезлюдевшей улице тускло горели редкие фонари, в основном перед питейными заведениями да притонами. Милиция с наступлением сумерек в районе показывалась редко, поэтому шинкари и шпана чувствовали себя вольготно. Лапа шел, погруженный в свои мысли. Дрозд сказал, что ему позволят уехать, но не гарантировал безопасности отъезда. Очень возможно, что кто-то из урок захочет отобрать у него добычу. Теперь ему надо ждать опасности и со стороны урок, и со стороны милиции. Его мог сдать любой фраер.

Лапа едва успел подумать о «браунинге», торчащем за поясом под рубашкой, как из ближайшей подворотни послышался какой-то шорох и возня. «Засада!» – всколыхнулось у него в душе. В руке, словно сам собой, появился пистолет. Из темного прохода прямо ему под ноги бросилась девчушка лет шести в грязном порванном платье, за ней с рычанием выскочил лохматый бродяга. Заметив незнакомца с оружием, он резко затормозил и неуверенно посмотрел на беглянку, соображая, что делать. Бродяга был пьян и вонял, как дохлый хорек.