Рыбы молчат по-испански - Надежда Беленькая

– Паспорт ваш дайте.

– Вот, пожалуйста, – Нина протягивает паспорт.

– Что это? Не пойму ничего!

– Это заграничный паспорт. – Нина смутилась. Она предупреждала Ксению, что ошиблась и, выходя из дома, вместо гражданского паспорта прихватила заграничный. – Российский случайно остался дома. Простите.

Чиновница вся подобралась, как спаниель, учуявший утку, и смотрит на Нину враждебно, сузив глаза:

– Вы что, иностранная гражданка?

– Нет, я гражданка России.

– Тогда почему паспорт заграничный?

– Так это тоже российский паспорт. Обыкновенный. Подтверждает личность. Вот, смотрите: имя, фамилия, – оправдывается Нина, но тут же смолкает, испугавшись, что сказала слишком много. Так нельзя, Ксения предупреждала.

– Я сейчас с вами работать не буду! Зачем мне ваши имя-фамилия? Я только с гражданами России работаю.

Нина теряется окончательно.

– А где у вас испанская виза?

На мгновение Нина утрачивает чувство реальности. Неужели тетка в малиновом не слышала, что на свете существуют загранпаспорта? И зачем кому-то в Рогожине ее испанская виза?

– Чтобы такое в последний раз, – строго приказывает чиновница.

– Да-да, конечно, – в ужасе бормочет Нина. – В последний.

– Да ладно тебе, – утешала Ксения приунывшую Нину. – Ты просто ее напугала. Первый раз в жизни тебя видит, понимаешь? А тут еще этот твой паспорт. В Рогожине народ пугливый. Всего боится – проверки, доноса… Каждый новый человек – потенциальная опасность. Привыкнут – по-другому начнут разговаривать. Выпей лучше компотику – смотри, ягодка плавает… Глядишь, еще и полюбят тебя. Им хочется видеть знакомые лица, а не абы кого. Потерпи.

Ксения предупредила очень вовремя – недоверие и страх появлялись в этот день на многих лицах. Социальный работник Ада Митрофановна, встретив Нину в коридоре дома ребенка, уставилась на нее, как на говорящую ослицу, а затем поспешно устремилась на поиски Ксении. Нянечки рассматривали ее по-коровьи испуганно и тупо, словно она обращалась к ним на иностранном языке. В Рогожине ее никто не хотел и не ждал.

Дороги в центре города были скверные. Возле дома ребенка Ксенин джип забуксовал, беспомощно вращая колесами, потом поднатужился, взвыл и выскочил на дорогу. Заезжая в ворота, круто завалился сперва на один бок, затем на другой, и наконец медленно вкатился во двор.

Дом ребенка напоминал военный госпиталь: кирпичное здание цвета венозной крови. Навалившись плечом, Ксения открыла обитую дерматином дверь, и они погрузились в теплую густую вонь, напоминающую скорее дом престарелых: хлорка, лекарства, подгоревшая еда, нечистое белье.

Поднялись на второй этаж в кабинет – пугающе просторный, пустой и очень холодный. Пустую стену украшали сюжеты из детских мультфильмов. В центре композиции – Айболит: небольшой, с кое-как соблюденными пропорциями, в белой шапочке, в руке градусник. Рядом плоская лягушка, состоящая из одной головы и ненамного меньше самого Айболита. Кургузая сова боязливо выглядывает из зловещей тьмы дупла…

Айболит ее детства – Нина сразу же его вспомнила: точно такой был много лет назад в зубной поликлинике, куда ее водили. Там все было до ужаса тоскливым, особенно эта картинка с Айболитом и еще ледяные выцветшие пластмассовые игрушки, в которые никто никогда не играл. Сидя под дверью кабинета, маленькая Нина изо всех сил старалась представить, что у докторов с жесткими пальцами где-то есть другая жизнь – дети, кошки, телевизор, домашние праздники, воспоминания и тайны. Она повторяла себе, что ледяной коридор совершенно необходим в мире, где у детей болят зубы, и ей почти удавалось себя в этом убедить, и только притворный Айболит на стене и ничьи игрушки по-прежнему сбивали с толку…

Мебели в кабинете почти не было. Письменный стол, одна на другой книжные полки, конторские стулья. Если бы не условно-добродушный Айболит на стене, Нина никогда бы не подумала, что здесь бывают дети. Позже Ксения рассказала, что это специальный кабинет, где принимают иностранцев.

Появилась нянечка. Нине кажется, что в руках у нее пусто, но в следующий миг она видит крошечное существо в белом платьице, с большим бантом на голове. «У нашей Риты заячья губа, – призналась накануне Роса. – Но это не страшно. Когда подрастет, губу зашьют, и ничего не будет заметно». Губа у Риты здоровенная, огненно-красная. Она ярко пылает на фоне бледного лица и нянечкиного халата, как алая гвоздика.

В первый миг Нина остолбенела. Она не представляла себе, как это выглядит. Открытая рана, похожая на заветренное сырое мясо. Из-за деформированной губы личико почти лишено мимики.

Следом за нянечкой приходит врач – обрюзглый, в замусоленном халате. По его виду сложно догадаться, что это и есть главный детский доктор дома малютки Сергей Степанович, которого Ксения называла по-простому – Степаныч. Степаныч, рассказывала Ксения, за каждого усыновленного ребенка огребает хороший процент. Пухлую стопку евро, которую, сопя и криво улыбаясь, засовывает в отвисший карман халата. Одну часть пропивает, другую тратит на взрослого сына и собак, из жалости подобранных на улице. Еще Ксения рассказала, что в свое время Степаныч был настоящим казановой и на работу ходил, как козел в огород, – не пропускал ни одной нянечки, уборщицы или медсестры. Но в последние годы сильно сдал.

Степаныч берет Риту за руки и делает ей что-то вроде беби-йоги – перекидывает через плечо, переворачивает вниз головой, крутит солнышком. Наверное, хочет показать, как ловко умеет обращаться с детьми, за которых получает свои евро. Ребенок болтается в его руках, обреченно поглядывая на будущих родителей и шумно втягивая воздух кроваво-красной губой. В заключение Степаныч торжественно вручает девочку Хосе, достает мятые медицинские бумажки и кладет на стол.

– Заячья губа, – важно говорит Степаныч, – это расщелина губы и нёба, врожденный, так сказать, дефект. Виновата чаще всего наследственность или перенесенное матерью в первые три месяца беременности вирусное заболевание. Даже если инфекция была легкой и женщина не придала ей значения, последствия для ребенка могут быть очень неприятными. Тяжелая беременность тоже может стать причиной. – Степаныч задумался. – Да. Помимо внешнего уродства, – продолжил он, – этот дефект доставляет массу неудобств. Ребенок не улыбается, с трудом говорит и ест, потом появляются проблемы с зубами. Требуется несколько операций. Зато на интеллект и общее развитие заячья губа никак не влияет. Есть вопросы? – И Степаныч взглянул на испанцев поверх очков. – Если есть, можете их задать соцработнику.

На смену Степанычу является квадратная, словно тумбочка, Ада Митрофановна, социальный работник дома ребенка, точная копия вредной чиновницы из департамента. Две эти дамы были до того похожи, что Нина не смогла бы отличить одну от другой, повстречав на улице случайно. Про Аду Ксения тоже рассказывала накануне. Говорила с уважением: по сути именно Ада была центральной фигурой в любом усыновлении – она распределяла детей между посредниками. Потом отобранных детей департамент пробивал по банку данных и оформлял законным путем. Посредников вокруг Ады кормилось предостаточно. Она держала их в постоянном напряжении, стравливала потихоньку между собой, вымогала деньги, обманывала, мухлевала – словом, развлекалась как могла.