Вандал. Книга 3. Черные плащи - Андрей Посняков

— Я ведь заметил, как ты себя здесь поставил. — Шахер-Махер скривил тонкие губы в улыбке. — Лодка, водка, девочки… Этакий типичный браток, выживший, но ума наживший мало. Кстати, музычку на катере замени — барды, это для братка нехарактерно, даже для бывшего.

Ах ты, черт худой!

Павел шмыгнул носом — ну надо же, и это заметил! Уж конечно… Он, Павел Сергеевич Домушкин, и в институте когда-то учился — инженер-строитель по специальности, и срочную служил на Северном флоте — в БЧ-2…

Шахер-Махер не дурачок, нет… Однако зачем же явился?

— Я знаю, у тебя сын во Франции учится…

— Ты моего сына не…

— Да ты не кипятись, друг! Сен-Дени — отличный пансион, и образование там получают очень даже приличное. Только… — Гость поиграл желваками. — Только ведь и пансиону, и городу Парижу недолго осталось. Впрочем, как и всем нам.

— А, вот ты о чем, — с некоторым облегчением выдохнул Павел. — О вселенской катастрофе. О сжимании мира… Ну да, сжимается — теперь это и невооруженным глазом видно, достаточно только взглянуть на звезды. Или на Луну, которой — ха-ха! — больше нету!

— Вот и я об этом. — Михаил Петрович поднялся, бросив быстрый взгляд на суетящуюся прислугу. — У тебя найдется какое-нибудь уединенное место?

— Пошли в бильярдную. — Махнув рукой, Паша обернулся. — Девочки! Мы скоро!

В бильярдной по углам горел приглушенный свет, на стене напротив дверей висела картина. Гость подошел ближе, внимательно посмотрел, ухмыльнулся:

— Вижу, Ван Гога повесил. Дорого обошлось?

— Да уж, не дешево. Короче, Миша… Хватит уже кота за хвост тянуть!

— Говорю, говорю, сейчас…

Михаил Петрович распахнул пиджак и вытащил из внутреннего кармана буклет.

— Хочу сразу же предупредить — это вовсе не лажа. Я и сам собираюсь… если найду достаточно денег.

— Что-что? — Павел вдруг хлопнул себя по ляжкам, и гулкий хохот его повис под сводами зала, словно разреженный табачный дым. — У тебя, и нет денег?

— Столько, сколько нужно, нет.

— Нужно для чего? — насторожился хозяин.

— А ты погляди буклетик.

Пожав плечами, Паша развернул мелованную бумагу с золоченым обрезом, вчитался… и разочарованно свистнул:

— Город Солнца какой-то… Что за чепуха? И… ну ничего ж себе! Десять миллионов евриков. Это за что же?

— За билет в рай. И даже не в рай, а просто в жизнь. Миру осталось существовать не больше года… и сейчас я попробую тебя убедить в этом. Если мне не изменяет память, ты ведь когда-то учился в инженерно-строительном?

— А ты памятливый!

Паша нехорошо прищурился — Шахер-Махер, похоже, выяснил о нем если и не все, то многое.

— Учился когда-то, да. И что с того? У меня тоже нет таких денег! С чего ты взял?

— Сначала выслушай, потом будешь решать. Сам. Я — всего лишь посредник. Тебе что-нибудь говорит имя профессора Фредерика Арно?

Два человека одинаковой комплекции дрались бы недолго, если б сила одного превозмогла силу другого.

Козьма Прутков

Искренне любить малую родину можно только в том случае, если живешь от нее как можно дальше и приезжаешь как можно реже. Саша теперь знал это точно, убедившись на примере собственной жены Катерины. О, как ее здесь, в деревнях, ненавидели! За то, что богатая, за то, что красивая, независимая, а когда еще и счастье свое нашла — тут уж от зависти вообще изошлись слюнями. Ладно бы какая-нибудь чужая была, приезжая, а то ведь своя, местная. И три пилорамы! И «додж»! И дом такой, какого никогда ни у кого из деревенских не будет, да еще и мужика встретила… вот она, сучка-то!

А самое главное, жила Катя как хотела, без оглядки на чье-то мнение, а так тут не принято, здесь существуют по принципу: «Что люди скажут?» Сашу тоже первое время доставали: «А вы к кому приехали? А откуда? Зачем? Ой, к Катьке Зарниковой, что ли?»

И кажется, кому какое дело, кто он, да к кому, да откуда, — а вот поди ж ты! Дальше, когда дело свое развернул, Александр только диву давался: по-настоящему работать здесь мало кто хотел, все, даже еще относительно молодые мужики, предпочитали сезонные заработки. Набрать на сдачу ягод, грибов, заработанные деньги быстро пропить, а потом всю зиму скулить — какие кругом все плохие. Такая вот жизнь! А еще стремились выбить себе какое-нибудь пособие, льготу, хоть самую что ни на есть мелочную, — а все же повод гордиться. Мне, мне, любимому, дали, а вам — нет! Значит, я — лучший!

Имелись, конечно, и «справные хозяева», те, что и при колхозах-совхозах неплохо жили, и сейчас не бедствовали, — таких тоже тихо ненавидели, за глаза называя куркулями, да все приговаривали с оттенком явной неприязни и даже ненависти: «У этих-то денег куры не клюют!» То есть считали чужие деньги, вместо того чтобы зарабатывать свои. Завистливые и жадные до чужого добра ленивцы, неудачники по собственной воле — Катя их обзывала электоратом. Саша как-то спросил — почему?

— Да потому что такие, как они, — главная опора нашего российского государства. Полностью зависимые от подачек власти люди — именно они ей и нужны, удобны, а вовсе не такие, как мы с тобою.

Мы с тобою…

Проснувшись, Александр помотал головой, сел на кровати, нервно нашарил на тумбочке пачку сигарет, закурил, стараясь успокоиться: давно бросил, но вот опять начал. А ведь и привидится же! Будто бы он сейчас, вот только что, с женой разговаривал.

О чем — Саша сейчас и не помнил, тут же и позабыл, как всегда бывает у здоровых, психически нормальных людей, которые тут же забывают все свои сновидения.

Значит, здоров. Молодой человек усмехнулся. Выходит, рано еще в психушку. И все же… Эх, Катя, Катя… Что же за сон-то бы? Не вспомнить теперь… Да и ладно…

Встав, Александр отдернул шторы, посмотрел в окно — едва-едва брезжил рассвет, хмурый, дождливо-туманный. Осень… Что же, бабье лето кончилось? Не будет больше ни солнышка, ни синего, с журавлиными стаями неба, ни золотисто-красных листьев, ни… Ничего не будет. Одна только серая хмарь, такая же, как в душе Александра.

Молодой человек взглянул на висевшее на стене фото: он сам, Мишка — кареглазый, в отца, а мордочка — мамина. Вот Катерина, русоволосая красавица с большими темно-голубыми глазами. Стройненькая, миленькая, родная…

Вздохнув, Саша открыл бар, вытащил початую бутылку водки. Постоял, подумал — нет, Катя этого не одобрила бы. Поставил бутылку обратно, прошлепал на кухню — варить кофе. Снова закурил — и показалось вдруг, Катерина взглянула с портрета неодобрительно. Молодой человек поспешно затушил сигарету, выбросил в мусорное ведро. Посидел, дожидаясь, пока поспеет кофе, налил, отхлебнул обжигающе-ароматной жидкости… Некая мысль свербила в мозгу, словно Александр забыл нечто важное, что должен бы помнить, но вот… Сон, что ли, какой значительный привиделся? Да нет, не сон. Там все ерунда какая-то творилась, споры-разговоры… А что тогда, если не сон? Молодой человек обхватил голову руками. Что-то ведь он должен был сделать… вот на днях, может, даже сегодня.